— Чего ты так боишься? — не сдерживаю вопрос, напряженно всматриваясь в его макушку.
— Я не боюсь, — он шепчет.
— Тебе страшно, — стою на своем. — Полагаю, все началось с твоего отца. Детская травма, — сама раскусываю губу до крови, переходя к тому, о чем мы не говорим. — Он часто насиловал Роббин?
Дилан заметно мрачнеет. Его пальцы обретают серьезную напряженность, сдавливая кожу моей талии. Останутся синяки. Но это неважно. Я решаюсь произнести свое предположение вслух. То, в чем он скорее всего никогда не признается.
— Он заставлял тебя смотреть на это, да?
Дилан О’Брайен закрывается. Он больше не касается меня. Не смотрит. Вздернула рану.
То, о чем я не должна знать, чтобы он мог чувствовать себя комфортно рядом со мной.
***
Бушующая ночь. Безумная стихия, вырывающая слабые деревья с корнями, заставляющая припаркованные на улице автомобили скользить по асфальту, клонящая столбы, сдирающая клумбы.
Он в этом всем безумии разбирается, уже какой час торча возле чужого дома, в котором не горит свет. Где они? Они точно покинули больницу. Он уверен. Он видел. Он следил. Так, какого черта их нет в доме?
Заглядывает в окна, но лицезреет лишь темноту. Его тело и разум заполоняет ненависть.
Где они прячутся? Где они прячут тебя? Где ты скрываешься, чертова мерзавка?
Тея умывает лицо холодной водой и вскидывает голову, взглянув на свое отражение в зеркале. В ванной комнате приятно пахнет цветами. Бледно-розовая плитка не раздражает глаза. Девушка проводит пальцами ото лба к щекам и томно вздыхает. Сон никак не идет. Гроза на улице не способствует расслаблению, а только усиливает мощность рвущихся в голову воспоминаний. Оушин еще раз одаривает лицо водой, отгоняя смятение, и выключает кран, покинув комнату.
Сомневается, что хотя бы один житель дома мирно спит. Наверняка Эркиз и Роббин так же неприятно бодрствуют. Но все комнаты, как положено, погружены во мрак, чтобы хотя бы создать иллюзию всеобщего покоя. Тея невольно тормозит на пороге комнаты Рубби, почему-то обратив внимание на то, что девушка не запирает дверь. Тоже бродит во мраке? Оушин заглядывает в помещение, не сразу отыскав девчонку, к которой по-прежнему не испытывает необходимой неприязни. Рубби сидит на широком подоконнике, прижав колено к груди. Шторы раздвинуты. Рядом стоит почти пустая бутылка виски. Между пальцем догорает сигарета. Дочь Эркиза смотрит на улицу, каким образом ощутив чужое присутствие, но реагирует на него без, кажется, естественной для неё агрессивности:
— Чего?
Да и сама Тея почему-то ощущает себя вполне спокойно рядом с ней, даже не пытается сложить руки на груди. Никакого дискомфорта.
— Ты кого-то ждешь? — предполагает Оушин, стрельнув взглядом в окно, за которым стихия разносит мусор по улицам. Рубби недолго молчит, в итоге пожав плечом:
— Нет. Наверное.
— Извини, если мое присутствие тебя провоцирует злиться, — Тея понимает, насколько некомфортно себя может чувствовать девушка, в дом которой заявились какие-то незнакомцы. Рубби вновь вздыхает, со скучающим видом потянув к губам сигарету:
— Я просто завидую, — шепчет, но тишина позволяет расслышать. Тея хмурится, не пытается уточнить, что значат её слова. Это и не требуется. Рубби любит темноту, тишину и наблюдение за стихией расслабляет её, поэтому она полна такого безразличия:
— Не хочу, чтобы так всё заканчивалось, — с хрипотой в голосе признается. — Мне только девятнадцать.
Тея приоткрывает рот, но сказать нечего. Она продолжает стоять, как вкопанная, размышляя над тем, что хотел бы услышать собеседник в такой момент, но Рубби раздраженно фыркает, помешав Оушин найти ответ:
— Тебе нечего сказать, — она сто раз проходила через такие ситуации. Всем всегда нечего сказать. — Уйди уже, — просит, упершись подбородком в колено, и продолжает с тоской смотреть в окно, докуривая сигарету.
Тея эмоционально опускает руки, оставляет девушку в тишине, вернувшись в коридор.
Рубби Эркиз завидует тем, у кого есть выбор. И ненавидит тех, чей осознанный выбор — смерть.
Тея молча возвращается в комнату О’Брайена. Парень лежит к ней спиной. Правда, девушка догадывается, что он даже не дремлет. Она забирается коленями на край кровати, не спешит ложиться. Сидит, смотрит в сторону зашторенного окна, сквозь ткань вспыхивают огни молний. От грома в ребрах ощущается вибрация. Тея сутулит плечи, поглаживая плечо, чтобы унять мурашки, и шепчет:
— Не спишь?
Ответ приходит практически сразу.
— Гроза сильная, — Дилан ерзает на боку, удобнее укладывая голову на подушку, но во всем теле продолжает зудить дискомфорт.
Оушин продолжает смотреть в сторону окна, улавливая каждый удар молнии, и тихим голосом интересуется:
— Могу я поделиться кое-чем?
На этот раз с ответом затягивают. О’Брайен в тишине переворачивается на живот, руки протиснув под подушку, голову укладывает набок, лицом к Тее, правда, взгляд сохраняет опущенным:
— Конечно, — неуверенно.