Океан и Деградация (СИ)

— Было бы здорово, если бы Дил поехал с нами, — прикрывает веки. — Может, и его уговоришь? — почему-то хихикает, удобнее устраивая голову. Норам сжимает зубы, непроизвольно сощурившись и заметно нахмурив брови. Данная реакция останется незамеченной. Парень продолжает путать пальцы в волосах девушку, наблюдая за тем, как дрожат её ресницы, когда она открывает еще одно потайное желание:

— Хочу всех вас. Всегда рядом.

***

— Тише ты, — Дилан сам еле сдерживает смех, когда я начинаю ерзать под ним, борясь с щекоткой, которую приносят его попытки стянуть с меня майку.

— Но мне щекотно, — не могу свободно шевелиться. О’Брайен с изогнутыми от возмущения бровями пялится на меня, как на олицетворение идиотизма:

— Какие шуточки? Мы тут серьезными вещами занимаемся, — снимает с меня майку, присаживаясь, и я свободно дергаю стопами, обхватывая ногами его талию. — Ты должна быть возбуждена, — делает замечание, а я шире улыбаюсь, прикрывая руками подобие груди, что держится на костях:

— Что-то пошло не так.

Не избавилась от комплекса. Не хочу демонстрировать свое тело. Его с трудом можно назвать привлекательным. О’Брайен без уточнения сжимает мои запястья, поднимая над телом ладони и укладывая над головой к изголовью кровати. Холод покалывает голую кожу. Признаюсь, я теряю некоторую осмотрительность. После того, как Дилан стягивает с себя футболку, сложно сказать, что вообще происходит. Просто исследую вниманием его тело, находя новые синяки неясного происхождения. Парень наклоняется, выдохнув мне в губы прежде, чем коснуться их, с давлением углубив поцелуй. Совершенно… совершенно не обращаю внимания на то, чем занятые его руки. Удивительно, что он способен одновременно с поцелуем…

Мнусь, когда парень резко разрывает контакт губами, взглянув мне в глаза, и замечаю, что он еле сдерживает ухмылку, а в глазах пляшут знакомые огоньки. От него приятно пахнет. Костром, никотином и мятой. Скольжу взглядом по татуировкам, покрывающим кожу. И испытываю нестерпимое желание коснуться их пальцами, очертив линии, но…

Завороженная, я не сразу ощущаю некоторую скованность рук, но, когда удается её прочувствовать, в моих глазах мелькает настороженность. Вскидываю голову, взглядом находя свои руки, ладонями уложенные над подушкой. Запястья перетянуты и стиснуты между собой тканью моей майки. С волнением часто моргаю. Любого человека вгонит в ступор потеря подвижности и физической свободы.

Снова смотрю на парня, который, как и прежде, нависает надо мной, удерживая одной ладонью мои связанные руки. Его нечитаемый взгляд пристальностью врезается в мое лицо, он ожидает реакции и, думаю, получает её в той форме, в которой ему хочется.

— Развяжи, — шепчу, слегка дернув руками. Крепко сдержаны. И это автоматически пугает, хотя я осознаю, что никаких насильственных действий надо мной не производится.

На лице О’Брайен расцветает усмешка. Взгляд остается пронизывающим, и по коже начинает струится холодок от столь ровного тона.

— Нет, — парень наклоняет голову набок, наблюдая за моими попытками высвободить запястья. Активнее дышу, желая прикрыть безобразное тело и испытать больше уверенности.

Больше не пытаюсь повторить просьбу. Ведь узнаю этого Дилана.

Я буду просить — он станет делать всё наоборот.

Ему это приносит удовольствие…

***

Её руки предательски трясутся. Глаза не фокусируются на предметах, что вызывает приступ тошноты. Голова кругом, помещение дрожит, искажается. Впервые она сталкивается с настолько серьезной слабостью. И она не знает, как с ней справляться.

Рубби предпринимает попытку приподняться на руках. Кровать жесткая, всё тело после сна охвачено болью из-за приносимого дискомфорта. Кости ломит. Куда-то пропадает осознанность. Её разум спутан, и странно, что она с таким мысленным хаосом анализирует свое состояние, понимая, как хреново обстоят дела. Ей никогда прежде не приходилось сталкиваться с физическим непослушанием собственных конечностей, но сейчас её тело будто само решает, как и куда двигаться, какие действия производить. Ей бы свалиться обратно на кровать и не шевелиться еще полвека, пока судорога не пройдет, но нет. Всё тянется вверх за идеей выбраться на свободу. Здоровое сознание ищет выход из больного тела.

Приседает, продолжая упираться ладонями в матрас. Ноги слегка согнуты. Поднять колени выше она не способна. Отсутствующий взгляд скользит по одеялу. Зрачки дрожат. Внутричерепное давление подскакивает в разы от производимых движений — и из ноздрей медленно проявляется капля крови.

У неё нет сил оторвать руку от кровати, чтобы пальцами удержать алую жидкость внутри. Если тело лишится хотя бы одной опоры, она рухнет обратно.

Рубби остается только полусидеть, смотреть куда-то потухшим взглядом и стараться не разрыдаться. Глаза слезятся. От эмоций давление будет расти. Но она так устала. Почему она чувствует эту слабость? У неё ведь столько сил. Она ощущает их бурление внутри, так, почему.?