Океан и Деградация (СИ)

Дилан прослеживает за другом взглядом. Ждет, пока лифты двери откроются, пока силуэт парня не пропадет из виду. Моргает, попытавшись сглотнуть тяжесть, ползущую по его глотке. Тошнота. Сжимает пальцами упаковку. Она странно хрустит, хруст громом отдается в ушах. О’Брайен остается один среди шума.

Клонится вперед, упирается локтями в колени, опускает лицо в ладони. Хранит душевное молчание, ведь его сознание выдохлось. Последние сутки оно без остановки трещало по швам из-за паники и ужаса, смешавшихся в один ком. А за ним следовало неверие, непонимание, физическая и эмоциональная боль, которой не было конца. Она свела с ума — и парень сломался. Он ничего не хочет воспринимать, понимать и принимать. Его нет — не будет и боли. Он исчез морально, а боль сохранилась.

Это неописуемое терзание, режущее ребра и глотку. Это и есть страдание? Страдание от потери?

Но он отказывается верить. Его не будет — и этого не будет.

Её ладонь мягко ложится на его макушку. Ложится и замирает. Он не реагирует, продолжая прятаться от действительности, ведь его не будет — и этого не будет. Она осторожно гладит по темным волосам, стоя напротив. Она чувствует его боль и испытывает свою личную, открывающую новый взгляд на понимание Жизни и Смерти.

На отношение к данным аспектам реальности.

Костяшками касается его виска, аккуратно распрямляет пальцы, скользнув ими за ухом парня. Он морщится, давится воздухом, скрываясь в ладонях, и сжимает веки, продолжая отрицать.

Его не будет — этого не будет.

Но он по-прежнему есть. А Брук Реин больше нет.

— Тея?

Поднимаю взгляд, фокусируя его на приятном лице Мэгги. Женщина сидит напротив в мягком кресле, в похожем утопаю сама, прижавшись к спинке, а ладони сцепив между собой на коленях. Её личный кабинет выполнен в приятным пастельных тонах. На стенде одной из стен висят рисунки пациентов. На полках шкафа не только бесконечные папки с датами и именами, но и цветы в горшках.

Я пытаюсь сосредоточиться на приятном шуме дождя за окном. Но каждый раз он уносит меня в глубины сознания, не разрешая ни о чем думать. Это приведет к гибели и эмоциональному всплеску. А мне нужно быть собранной и сдержанной. Особенно в данный период времени.

— Я решила, что нам необходимо побеседовать наедине, — Мэгги не держит на коленях свою тетрадь. В её руках кружка зеленого чая. Такая же стоит на невысоком столике рядом с нами. Для меня. Но не беру. В глотку ничего не лезет. Даже жидкости. — И мне бы хотелось узнать, как ты себя чувствуешь? — женщина пытается выглядеть беспечной, будто бы мы — две подружки, встретившиеся в кафе. Но за этой маской непринужденности легко проглядывается тревога.

Ерзаю на кресле, ощутив, как в ребрах кольнуло:

— Я обескуражена, — взгляд сам опускается вниз. Избегаю зрительного контакта. Это ошибка. Мне надо проявлять себя с иной стороны. Только сил нет. Я слишком эмоционально трачусь дома. Дома творится полнейший хаос.

— Что ставит тебя в тупик? — Мэгги делает глоток, прежде чем задать мне вопрос.

Моргаю, выдавив с ощутимым дискомфортом в груди:

— Смерть.

— Почему? — женщина хмурит брови, чуть склонив голову.

— Я не понимаю, — облизываю губы, — как мне рассматривать смысл жизни на фоне неизбежной смерти.

Чувствую, как серьезный взгляд Мэгги пронзает мою макушку, а потому еще ниже опускаю голову, не находя сил для нормального контакта с психотерапевтом.

— Это обыденность. Мы ничего не можем поделать с вещами, которые являются частью бытия. Смерть — часть жизни.

— Но что мне делать с этой истиной? — не сдерживаюсь, чуть повысив голос и даже приподняв лицо, дабы взглянуть на женщину, ведь я… не понимаю.

— Просто жить, — Мэгги отставляет кружку и переплетает пальцы, внимательно изучая мое лицо, пока высказывает свои мысли. — Наслаждаться тем, что у тебя есть возможность пребывать в этом мире. Заниматься тем, чем хочешь. Есть то, что хочешь. Проводить время с людьми, которые тебе дороги и которые делают тебя счастливым. Гулять ночами, провожать солнце на закате, встречать рассвет на берегу. Громко слушать музыку и петь. Смотреть фильмы. Носиться по лесу, раскинув руки, и впитывать всё хорошее, что может предложить тебе жизнь. Делать абсолютно всё, Тея, — она твердо проговаривает последнее предложение, наверное, замечая, каким стеклянным становится мой взгляд, когда глаза заливаются слезами. — Мы часто придаем значения негативным вещам. Мнение окружающих о том, как должна сложиться твоя жизнь, навязывание определенных стандартов и норм, но… это всё — полнейшее дерьмо, Тея, — шепчет, чуть поддавшись вперед. — Главное — быть счастливым. Стремиться к тому, что дарит тебе радость. И плевать на мнение тех, кто пытается убедить тебя в необходимости ежедневно торчать в офисе на работе, ведь деньги — это так важно. В необходимости скорее выйти замуж и родить детей, ведь семья — это важно, — мнется, слегка помедлив со следующим: — Быть нормальным в понимании нормальных людей — это неважно.

Я дергаю головой, отвернув её, и взглядом врезаюсь в стену, закусив нижнюю губу, ведь наружу рвется хриплый вздох. Губы дрожат. Ладони потеют.