Океан между

Первым на их пути оказался зал временных экспозиций, где проходила выставка современных художников-авангардистов. Никита, оглядев огромные полотна, забрызганные красками вдоль и поперек, поморщился и потянул Лану дальше. Но та неожиданно заупрямилась, желая осмотреть все.

– Лана, пойдем, тут нет ничего интересного, – заметил Никита нетерпеливо.

– Ну и что, – спокойно ответила та. – Я никогда такого не видела и хочу посмотреть.

– Этим они и берут! – с досадой воскликнул он. – Никто ничего подобного не видел, и поэтому все хотят посмотреть.

– А что здесь нарисовано? – словно неискушенная маленькая девочка, спросила Лана, взирая на красочную мазню.

– Не знаю, надо название прочесть, – буркнул Никита. – Ага, картина называется «Песня», в скобочках: «Не окончена». Интересно, что – песня или картина?

– Ой, а это с какой стороны надо смотреть?

– Лучше с изнанки… – мрачно ответил Никита. – Тут написано, что картина называется «Истина», в скобочках: «Версия 2».

– Мне кажется, ты слишком строг, – улыбнулась Лана. – А вот окружающим она нравится, все только на нее и смотрят.

Никита оглянулся и обнаружил, что в их сторону в самом деле направлены взгляды большинства присутствующих в зале мужчин.

– Ну да, только смотрят они вовсе не на картину, – сказал он, сразу поняв, в чем дело.

– А куда? – удивилась Лана.

– Они смотрят на главный экспонат в этом зале. Можно сказать, на шедевр.

В глазах Ланы читалось полное недоумение.

– Они смотрят на тебя! – рассмеявшись, объяснил Никита.

– Ой! Я что – как-то не так одета? – засмущалась Лана. – И пуговица все время расстегивается… И эта проклятая нитка из нее торчит…

– Ну, это легко исправить…

Заведя смущенную спутницу за ближайшую колонну из фальшивого мрамора, Никита наклонился к ее обтянутым черными чулками коленкам, почти касаясь их носом, после чего аккуратно, чтобы не оторвать пуговицу, откусил нитку зубами.

– Молодые люди, не облокачивайтесь на колонну! – тут же раздался строгий голос пожилой смотрительницы в синей униформе.

– Мамаша, не беспокойтесь. Она же не упадет, – примирительно произнес Самолетов.

Смотрительница скривила морщинистый ротик:

– И вообще ведите себя прилично, вы в музее!

– Мы постараемся ничего не украсть, – улыбнулся Никита и быстро увлек «лучший музейный экспонат» дальше, к своему любимому залу импрессионистов.

– Ты спрашивала о моих друзьях? – сказал он, благоговейно застыв посередине зала. – Вот они, почти все здесь. Они воспитали мой художественный вкус и отношение к женщине.

– Ты серьезно? – изумилась Лана. – Первый раз слышу, что живопись может повлиять на отношение к женщине.

– Еще как может! – уверил ее Никита. – Импрессионисты первые покончили с холодом античных богинь и классической симметрией в изображении женского лица. Вот посмотри, например, на эту «Обнаженную» Ренуара. Раньше, изображая женское тело, художники и думать не смели о том, чтобы использовать синий и зеленый цвета. Критики даже называли эту картину изображением большого куска мяса. И где теперь эти критики, и где Ренуар?.. А вот посмотри на этот портрет актрисы Жанны Самари. Готов поспорить, что художник получил в свое время хороший нагоняй от оригинала за столь вольное обращение с ее лицом. Заметь, он полностью пренебрег точностью пропорций и правильностью глаз! Вряд ли ему удалось объяснить столь симпатичной модели, что тем самым он передает неуловимое женское обаяние.

– А разве другие художники женщин не рисовали? – заинтересованно спросила Лана.

– К сожалению, все прекрасное в живописи на импрессионистах и закончилось, – безапелляционно заявил Самолетов. – Дальнейшие попытки изобразить женское тело при помощи двух квадратов и трех треугольников имеют отдаленное отношение к эстетическому восприятию телесной красоты. Придумав правила игры для живописи, художественная богема замкнулась сама на себе, видимо, смертельно обидевшись на мир за изобретение фотографии и кинематографа, что лишило живопись единоличного права на отображение окружающего мира.

– Как интересно ты рассказываешь! Ты, наверное, в детстве хотел стать художником?

– В детстве я мечтал стать пожарником. Хотя рисовал очень неплохо и ходил в художественную школу. Мои картины даже брали на детские выставки. Однако во мне никогда не было божьей искры настоящего живописца, зато я был отличным копиистом. Я смотрел, как рисуют мои товарищи и, используя их приемы, несколько модифицируя и развивая их, создавал свои произведения.

– По-моему, все художники так учатся рисовать.

– Все! Но гениями становятся единицы. Когда я понял, что гения из меня не получится, а с другим положением я смириться не мог, то бросил рисовать навсегда.

– Как же ты это понял?

– А-а, длинная история.

– Расскажи, ну пожалуйста! – по-женски настойчиво попросила Лана.