Океан пурги

Стихи, которые я сейчас привожу, относятся к маю-июню 1988 года, когда позади уже было 8 месяцев зимовки. Работать-то мы научились, а вот отдыхать – вряд ли, хотя бы потому, что для отдыха времени почти не оставалось. Постепенно накапливается-наваливается усталость. С приближением полярной ночи усиливается раздражение и мы можем вспыхнуть по ничтожному поводу. Постоянно приходиться себя сдерживать. Не зря в каюткампаниях существует неписанная традиция сверхвежливого отношения к другим: прежде чем садиться за стол надо интересоваться свободно ли место, желать приятного аппетита, говорить спасибо за малейшую услугу в том числе когда сдаешь грязные тарелки на мойку…

Заорал динамик песней низкопробной,

непонятно-сумрачной – как мои дела.

Я от крика хриплого на мгновенье вздрогнул:

жизнь – жестянка звонкая! ты была ль, была?..

..............

В толпе я по-прежнему здесь одинокий

но чувствую: врёшь, не согнешь!

Куда ты зовешь меня, голос далёкий?

труба, для меня ль ты поешь?..

........

Полярная ночь давит на психику. И давление это почти физическое. Нередки головные боли, усиливается чувство одиночества. Представляешь себя такой затерянной снежинкой на безграничных просторах ледника…Оборвать тоненькую ниточку жизни может любая случайность.

Жизнь громыхает стальной колесницей,

и человек в ней – слеза на ресницах!

.........

ТОСКА И ГРУСТЬ

Ни светлой ночью,

ни в сумраке дня

нет мне покоя:

они уже настигают меня

эти двое.

Их крепкие руки, не руки, тиски,

их взгляды вздорны.

И никуда не уйти от тоски

разлуки черной…

Я выбрал далекий, нелегкий путь.

И…бесполезный.

За мной по пятам, моей тенью грусть –

по краю бездны.

Нет мне покоя. И в свете дня –

нет мне покоя.

Они уже добрались до меня

эти двое…

............

Абсурдность. Суета сует.

Мечты неясный шепот.

Бесцельный груз прожитых лет

обманчивый, как опыт.

Мы дни и ночи напролет

играем, рвемся в дамки.

Проходит всё, и жизнь пройдет,

задвинутая в рамки.

Их не раздвинуть, не сломить

мечтой ли, силой плуга…

себя мы можем победить,

но в этом ли заслуга?

Как-то отчаявшись (верно на радость будущему читателю) я спалил довольно увесистый тюк своих стихов и набросков. Но многое уцелело в памяти, и, спустя некоторое время опять запросилось на бумагу.

Стихи можно сжечь – ничего нет проще,

спичку поднес: запылают, истлеют…

Но останется накипь бессонной ночи,

и то, что бессмертно и вечно – идея.

Идея должна воплотиться в форму,

обресть очертанье поступков и дел,

подняться над путами поросли сорной,

и нас пережить и найти свой удел.

И в кокон свернувшись исчезнут страницы,

и новые мысли лишают нас сна.

Пылают стихи, как пылают станицы,

Когда, словно буря, бушует война…

..........

Коротко расскажу о своей первой попытке покончить со стихоплётством. Писать стишата я начал лет в 12. От этой глупой затеи меня не избавила и армия, где я умудрился рифмовать даже столовское меню и статьи о строевой подготовке в «Боевых листках». Причем я понятия не имел (и сейчас не имею) о стихотворных размерах, каких-то там ямбах, хореях, а если и читал что-то о теории стиха, то уж наверняка в душу это не запало. И вот один из армейских листков попался на глаза майору Забылегофамилию, который также баловался рифмованной бредятиной, но в отличие от меня имел сорокалетний стаж и сундук фолиантов о том, как стать поэтом. От меня ему нужно было только одно: узнать не располагаю ли я набором «бессмертных» заготовок, типа «одна дождинка еще не дождь», или «синий, синий иней лёг на провода»…Я не располагал, а на счет вышеуказанных сентенций, сказал, что они абсолютно безграмотны с метеорологической точки зрения: и одну дождинку наблюдатель должен отмечать как дождь, а иней вообще на провода не ложится, и автор скорее всего спутал его с кристаллической изморозью. Майор, хотя и имел метеорологическое образование, почему-то за поэтов обиделся, наскоро просмотрел мою тетрадь и со вздохом вернул, глубокомысленно пробормотав «М-да-а-а».

Он так меня этим расстроил, что в тот же вечер я сжег злополучную тетрадь и прекратил выпускать «Боевые листки». Плюнь я тогда на это дело окончательно, сейчас вам бы не пришлось мучиться, продираясь в лабиринтах моих полумыслей-полуфраз. Впрочем, если вы благополучно дочитали до этого места, теперь вам уже бояться нечего… Продолжим. Одно из «восстановленных» (может зря?) в Антарктиде стихотворений называлось: «Тема».

ТЕМА

Под рёв турбин

по капле жизнь отмеряна,

и выцежена прямо на песок.

Я не нашел её – свою Америку,

Мечтаний, полудетских, голосок.

Бесцельно вдаль на прожитые годы,

на суету вечерних городов

Смотрю…Так уплывают пароходы –

без мыслей, без надежды, и…без слов.

Я выбрал тему сложную, большую,

на ней недолго голову свернуть,

но это лучше, чем транжирить всуе

остаток силы на никчемный путь…

Я пробивался в терниях полночных,

при свете звёзд, сиянии луны,

мне светлячки заглядывали в строчки,

и вкрадывались видения во сны.

Так получилось: жизнь моя в походах,

В каких-то странствиях, нелепейших на вид,

катилась по закону бутерброда,

который, маслом падать – норовит.

Мои дела нелепы, вздорны, спорны,

не раз бывали повороты вспять,

и часто на полянах сорных