Океан вне закона. Работорговля, пиратство и контрабанда в нейтральных водах

К тому времени я понял, что провонял так, что после поездки придется покупать новую одежду. Этот гардероб уже не спасти, сколько ни стирай. Печальный опыт и пережитый стыд научили меня, что перед посадкой в самолет лучше всего просто выбросить обувь, в которой я ходил на рыбацких судах, потому что избавить ее от запаха практически невозможно. Если взять ботинки в самолет, даже в запечатанном пластиковом пакете, обязательно столкнешься с жалобами пассажиров. («Извините, мне кажется, над головой что-то протухло»). Однажды я вернулся из плавания, набрав на одежду клопов, которыми кишело судно, и жена сказала, чтобы я входил в дом через гараж. Одежду, которую я не выбросил, мы выстирали, потом неделю продержали в морозилке и снова выстирали, чтобы убить все, что туда набралось.

Подростки-камбоджийцы на сейнере спали двухчасовыми сменами в провисших гамаках, сделанных из порванных рыболовных сетей и подвешенных к потолку. Я не понимал, почему мальчики спали в неудобных гамаках, а не на полу. Мы с фотографом не спали 48 часов и решили попробовать немного отдохнуть. Но в кубрике было так тесно, что мы помещались там, только лежа на спине под гамаками команды, как покойник в гробу. Большинство членов команды раздевались до нижнего белья. Раскачивающийся надо мною зад спавшего в гамаке мальчика чуть не чиркал мне по носу. Находиться так близко к незнакомому человеку и вдыхать его кишечные газы – это было почти равносильно вторжению в его личную жизнь и спровоцированному мной самим нападению на меня. Во время командировок я притерпелся к резким запахам на судах, но атмосфера в этом кубрике была невыносимой. Выжмите до капли пот из старых футбольных щитков, добавьте мочи и раздавленной сырой рыбы и вскипятите полученную смесь: пар будет пахнуть примерно так же, как воздух в этом помещении.

Как ни сильна была вонь, усталость была еще сильнее, и я сразу же заснул. Но уже минут через десять меня разбудил выброс адреналина в кровь. Что-то двигалось по моей ноге. Спросонок я попытался сесть, ударился о зад спавшего надо мною юного моряка, отчего налобный фонарик слетел с моей головы. Впрочем, я тут же нащупал его и включил. Пол кубрика кишел десятками крыс. Одни подчищали миски, оставшиеся после ужина команды, другие, как хулиганы, грабящие магазины во время волнений, залезали в вещевые мешки мальчишек и выскакивали оттуда.

Я разбудил переводчицу и Дина, спавших рядом со мной, и мы перебрались на крышу капитанской каюты. Теперь я понял, почему ребята-моряки предпочитают спать в неудобных гамаках, болтающихся над полом. Урок был усвоен, и я поклялся, что, когда мы приедем в большой город, первым делом куплю себе походный гамак.

…

Завершив командировку, я возвращался в США, где меня часто приглашали в университеты для бесед со студентами и преподавателями школ журналистики. Когда переходили к вопросам и ответам, кто-нибудь обязательно спрашивал об опасностях работы репортера, и я обычно терялся с ответом. Роль одного из героев глобальных событий казалась лестной. И действительно, мне частенько доводилось попадать в довольно рискованные ситуации. Но они не выдерживают никакого сравнения с опасностями, которым подвергаются герои моих репортажей, а также информаторы и сотрудники – переводчики, фотографы, просто помощники. Они подвергаются рискам после моего отъезда, как и местные репортеры, писавшие о тех же проблемах задолго до того, как я вломился в их мир.

Реальная опасность для меня, хоть на этом таиландском сейнере, хоть в иных подобных обстоятельствах, обычно заключалась в том, что я мог поскользнуться и упасть, мог отравиться плохой пищей, подвернуться под поднятый груз. Мне удалось установить здоровые – некоторые могут утверждать, что нездоровые – взаимоотношения со страхом. Чем более напряженным или рискованным становится мое положение, тем с большим оптимизмом я взираю на жизнь, не сомневаясь, что справлюсь с любыми трудностями. Я говорю себе: кто же расскажет о том, что случилось, если не выйду из передряги живым? То, о чем я рассказываю, требует широкой огласки, и мне посчастливилось заниматься этой работой.

Из этого не слишком разумного подхода вытекает мое предположение, что если в этих поездках со мною и случится несчастье, то куда вероятнее ожидать его не в море, а когда я сижу за спиной водителя на такси-мопеде, петляющем по Аккре со скоростью ракеты в хаосе улиц, не знающих никаких правил дорожного движения, или трясусь на заднем сиденье пикапа на ухабистой дороге над обрывом в горах Борнео… Но как раз в такие моменты мой инстинкт самосохранения умолкает. Я не настаиваю на своей путаной логике, но лично меня она вполне устраивала, когда я собирал материал для этой книги.