Газета
Мы с Дином обхаживали капитанов, а те, похоже, не понимали, почему мы рвались на суда, где, как всем известно, очень грязно и опасно. Я объяснял, что мы просто хотим увидеть жизнь моряков. Наконец нашелся капитан, согласившийся взять нас на часть рейса – но не в порту. Мы должны были нанять ялик, отойти на семь миль от берега и подняться на борт его судна там, где нас никто не увидит.
В соответствии с инструкциями мы вышли в море на ялике, потом почти десять часов плыли на другой лодке, пересели на третью и почти столько же времени добирались до сейнера, который и стал местом моего репортажа. Его команду составляли 40 камбоджийцев, в том числе мальчишки не старше 15 лет. Потрепанный и перегруженный сейнер проржавел так, словно долгие годы болтался по морям. Я отчаянно хотел попасть на него.
Поначалу общение с рыбаками больше напоминало разгадывание шарад. В команде мало кто знал английский, а нашу переводчицу сразу же скосила жестокая морская болезнь. Стоило ей подняться на ноги, как ее рвало, что делало ее переводы вынужденно краткими и приблизительными.
Я побаивался брать ее в эту поездку – не из-за морской болезни, а потому что опасался реакции мужчин, которые месяцами находились в море и не видели женщин даже издали. Но переводчица отличалась опытом, решительностью и редким бесстрашием, она успела поработать в опасных условиях, например в лагерях беженцев рохинья в горах на таиландско-бирманской границе. Сейчас она подтверждала свою репутацию и, даже чувствуя себя очень плохо, отказалась возвращаться на берег.
Пока мы пересаживались на судно, я подумал, не придется ли мне пожалеть о решении плыть на этом ржавом корыте, не окажется ли это вопиющим безрассудным просчетом. В такие моменты журналиста захлестывает адреналин пополам с ужасом. Нужно за миллисекунды оценить риски, основываясь на самой скудной информации. Как эти парни смотрят на женщину, прибывшую с нами? Почему переглянулись капитаны? И вообще, долго ли продержится на плаву эта калоша?
Контекст всего происходящего выглядит настолько чуждым, что приходится действовать наугад. В основном полагаешься на инстинкты, которые, как правило, притуплены усталостью. Начальник делийского бюро
Пока капитан доставившей нас лодки излагал наши пожелания, капитан сейнера скептически рассматривал меня, что я почему-то воспринял как хороший знак, как будто я вызываю у него большую тревогу, чем он был бы должен вызывать у меня. Через несколько минут он согласился взять нас на свое судно на пару дней – при двух условиях. Мы должны поклясться, что не будем упоминать его имя и название судна. И, будучи на борту, не станем вмешиваться ни во что происходящее на судне. Капитан объяснил, что мы находимся примерно в 120 милях от порта и что его судно возвращается из рейса, продолжавшегося более девяти месяцев. Они собираются еще раз-другой закинуть невод, а потом вместе с нами отправятся в порт.
Мы быстро перебрались на сейнер, и я жестом попросил нашего первого капитана поскорее удалиться, опасаясь, что наш новый домохозяин может в последний момент передумать. Потом камбоджийская команда несколько минут в глубоком недоумении рассматривала нас, пока капитан не заорал в репродуктор, приказывая всем вернуться к работе. Близилась ночь, пришло время поднять невод. Солнце уходило за горизонт, и цвет моря менялся с цвета искрящейся фольги на темно-изумрудный, а потом густо-смоляной.
Рыболовный флот Таиланда состоит в основном из донных траулеров, которые тащат за собой стену из сетей. Кошельковые сейнеры используют более простые сети, которые разворачивают по кругу, охватывая косяк, подбирают дно, выгоняя рыбу на поверхность, а потом стягивают сверху, как старинный кошель для монет на шнурке. Чтобы удостовериться, что 15-метровая пасть невода закрылась, в чернильно-черное море ныряют мальчишки. Случись кому-нибудь из них запутаться в сети и захлебнуться в глубине, скорее всего, в спешке, темноте и шуме это заметят не сразу.