Океан вне закона. Работорговля, пиратство и контрабанда в нейтральных водах

«Макан» яростно швыряло почти всю ночь. Все, что не было как следует закреплено, очутилось на полу. Груда пластмассовых чашек, подушек для сиденья, стульев, салфеточниц и каких-то бумажек с каждым креном перелетала от одной переборки кают-компании к другой. Однажды наш катер так сильно лег на борт, что холодильник сорвался с креплений, упал на бок и поехал через помещение. Несколько человек поспешили снова принайтовить его. Я присоединился к тем, кто пытался убрать с пола разлитый кулинарный жир, но все наши усилия привели только к тому, что блестящее скользкое пятно, представлявшее серьезную опасность для любого, кто попытался бы пересечь его, увеличилось в размерах.

Согнанные с кормы вьетнамцы улеглись на спину, плотно прижавшись друг к другу. Команда покинула свои каюты (я так и не понял почему), все лежали на полу в коридорах и салоне нижней палубы. Мне сразу пришли на память иллюстрации из школьного учебника истории, изображавшие невольничье судно.

Ночью в море звуки значат гораздо больше, чем виды, и, проходя по нижним палубам, я ощущал себя слепым в доме с привидениями. Жалобно ныл металл. В коридорах стоял грохот, словно кто-то, набрав полные ведра железных болтов, с размаха швырял их содержимое в переборки. Встречные волны били в борта катера, словно в нескончаемой гонке на выживание. Единственным успокаивающим звуком в этом шуме был ровный гул корабельного двигателя. Мы будто находились внутри хромоногого гремящего чудища, на которое напал опасный враг, – кое-как отбиваясь от него, ворочаясь, извиваясь и издавая громкие стоны, чудище все же продвигалось вперед.

Это проявление могучего, губительного гнева океана было до сих пор знакомо мне только по книгам и рассказам – испытать его на себе мне пока что не доводилось. Я не столько боялся, сколько был перевозбужден, и при этом думал о выброшенных за борт безбилетниках, которым случается попадать в такие шторма на самодельных плотах, и о рыбаках, тонущих вместе со своими перевернутыми утлыми лодчонками. Но прежде всего восхищался людьми, для которых единоборство с подобными силами является чуть ли не чем-то повседневным.

О том, чтобы поспать, нечего было и думать. Поэтому я торчал в рулевой рубке. Корабль бросало на волнах, и я чувствовал себя словно на качелях. Наверху я парил, испытывая эйфорическое ощущение невесомости, отзывавшееся щекоткой в животе. Иногда мы зависали в верхней точке так долго, что казалось, будто законы физики утратили силу. Затем мы рушились с гребня волны с такой силой и таким грохотом, что я всякий раз гадал, выдержит ли наш корабль этот удар. Чуть не сломав собственный зуб, я научился держать челюсти крепко сжатыми. Какое-то время спустя я приготовился к скорому окончанию шторма и как раз тогда заметил, что время необыкновенно растягивается. Это запомнилось, потому что я посмотрел на часы в 3:00, а когда решил, что уже прошел целый час, они показывали только 3:05.

Самсон стоял на мостике, широко расставив ноги и мертвой хваткой вцепившись в рукояти штурвала. Однажды он повернулся ко мне и признался, что в голове у него звучит голос Мас Гуна. Моя переводчица уже спала, и Самсон объяснялся на ломаном английском, добавляя к нему мимику и пользуясь помощью других офицеров, находившихся на мостике. Мас Гун пришел на «Макан» лишь пять месяцев назад с другого патрульного корабля министерства рыболовства. «Как сыновья», – сказал Самсон о своих подчиненных и добавил, что Мас Гун среди них особенный – бывший его ученик.

Мас Гуну, уроженцу Клатена (муниципалитет Джокьякарты), расположенного на острове Ява в 270 милях к востоку от Джакарты, было 42 года. У него трое детей, старшему около шести, рассказывал Самсон. Во время продолжительных походов Мас Гун всегда смотрел новости по телевизору. Самсон приводил подробности биографии своего ученика, как будто мы составляли его некролог. Стараясь говорить бодро, я заверил Самсона, что дипломаты непременно и быстро вернут Мас Гуна. «Я уже сталкивался с такими случаями», – соврал я. На самом деле я никогда не видел, чтобы береговая охрана одной страны рисковала так далеко заходить в чужие территориальные воды, и тем более не видел, чтобы два вооруженных сторожевых корабля были готовы вступить в перестрелку.

Самсон стоял за штурвалом, я молча сидел рядом. Напряженное противостояние с вьетнамцами, в котором пришлось отступить, тяжело сказалось на капитане. Наконец проснулась моя переводчица и присоединилась к нам. «Мы арестовали очень много их рыбаков, – сказал после долгой паузы Самсон, все еще удрученный необычной агрессивностью вьетнамцев. – Вот они, наверно, и разозлились в конце концов, – размышлял он вслух. – Даже муравьи рано или поздно начинают сопротивляться, когда их топчешь», – добавил он.

…