Океан вне закона. Работорговля, пиратство и контрабанда в нейтральных водах

Власти Таиланда продолжали следствие в отношении «сомалийской семерки» по подозрениям в нарушениях прав человека и условий рыболовного промысла и в конце концов конфисковало «Чотчайнави 35», то самое судно, на которое в мае 2017 г. высадился полицейский десант, дополненный моим детективом. В трюме оказалось около 500 т замороженной рыбы на сумму около $440 000 – большеглазого тунца, охраняемых законом рифовых рыб, таких как рыба-попугай, спинорог, люциан, групер, морской окунь, барабуля, а также скатов, макрели и реликтовых кальмаров.

Узнав о конфискации, я удивился тому, что таиландские власти все еще продолжали заниматься этим делом. Правительство тратило огромные деньги и сотни человеко-часов на преследование по закону этих судов, хотя морское законодательство не ставило перед ним такой обязательной задачи. В конце концов, «сомалийской семеркой» управляла компания, зарегистрированная за рубежом. Ее суда ходили под флагами других стран, вели лов за пределами таиландских вод, их команды состояли в значительной степени из иностранцев[351].

Трудно сказать, какими именно побуждениями руководствовалось правительство Таиланда. Я подозреваю, что оно стремилось сократить число негативных откликов в прессе о морском рабстве в стране и указать таиландским судовладельцам, что не будет терпеть нарушений законодательства о труде и рыболовном промысле, даже если суда зарегистрированы в других странах, как в случае «сомалийской семерки».

Объяснить побуждения вороватых бюрократов и иностранных браконьеров, с которыми я столкнулся в Сомали, было куда легче. В море, как и на суше, движущей силой преступности является жажда наживы, а не человеческая порочность как таковая. С круизных лайнеров сливают нефть в океан не потому, что их владельцы ненавидят планету или любят загрязнять море, а лишь по той причине, что это обходится намного дешевле, чем выгружать отходы, как того требует закон. Безбилетников «сплавляют» в открытом море, моряков бросают на рейде без денег, припасов и документов, матросов-мигрантов связывают кабальными договорами, потому что законный образ действий требует больших расходов. В Сомали пираты нападали на суда, полиция охотилась за браконьерами, чиновники выдавали недействительные лицензии не из азарта или патриотизма, а только из-за денег. Точно так же власти Джибути позволили семи таиландским траулерам ходить под своим флагом отнюдь не из сочувствия к их владельцам, желавшим обойти таиландское законодательство. Чиновники просто ухватились за возможность подзаработать.

Командировка в Сомали привела меня совсем не туда, куда я рассчитывал. Вероятно, это нужно было предвидеть. Действительно, кто же едет в несостоявшееся государство за хорошими новостями? С того момента, как я сошел с самолета в Могадишо, стрелка моего журналистского компаса крутилась безостановочно. Я отчаянно пытался понять, кому можно доверять и какие вооруженные группы, патрулирующие воды, имеют на это право (и существуют ли здесь такие вообще).

Таиландское правосудие делало осторожные шаги, пытаясь наказать владельцев траулеров за браконьерский промысел в Сомали. 23 января прокуратура обвинила членов семейства Сангсукиам в незаконном вылове рыбы и конфисковала добычу «Чотчайнави 35». Поскольку улов был незаконным, таиландские власти не имели права продать его и впоследствии приложили немало усилий, чтобы найти благотворительную организацию или страну, которая согласилась бы взять эту рыбу.

Пока этого не случилось, правительство Таиланда ежемесячно выплачивало примерно $20 000 за содержание судна в порту, его охрану и хранение улова в морозильных камерах. Тем временем федеральные адвокаты и следователи лезли из кожи вон, склоняя Камбоджу, Джибути и Сомали к сотрудничеству cо следствием против оператора судна и торговцев людьми. Тому, кто следил за этим, становилось ясно, почему власти предпочитают закрывать глаза на подобные злоупотребления.

Занимаясь темой беззакония на океанских просторах, я проникся стойким ощущением абсурдности происходящего. Сюжет с арестованным уловом придал этому абсурду слабый, но ощутимый привкус сатиры. Три года назад, после публикации моих репортажей об ужасной участи матроса-камбоджийца Лан Лона, которого держали на судне в кандалах, официальные лица Таиланда старались убедить меня, что они борются с морским рабством. Теперь, когда в ходе медлительного расследования дела «сомалийской семерки» власти настойчиво пытались привлечь к ответственности операторов судов, незаконный улов, являвшийся доказательством вины, хранился в замороженном виде под замком и недешево обходился государству, которое не могло ни продать, ни отдать даром, ни выбросить его.

Результатом моей неспособности или нежелании завершить эту историю стала не только эта пространная глава. Я смог четко сформулировать главную журналистскую головоломку. Это было важно, хоть я и не знал ее решения.