Океан. Выпуск шестой

Илья проснулся с головной болью и тяжестью во всем теле. Пароход валяло с борта на борт, за переборкой пулеметными очередями грохотал штуртрос, должно быть, рулевой с трудом удерживал судно на курсе. Васина койка была аккуратно заправлена. «Черт с вами, работайте», — подумал Илья и протянул руку к тумбочке за сигаретами. Сладкий дым немного ослабил тупую боль в затылке.

На гвоздике покачивались его часы. Было половина двенадцатого — скоро обед. Интересно, осталось там что-нибудь в поясе? Он сел на койке, опустив на палубу худые волосатые ноги, и дотянулся до рундука. Пояс был на месте. В большом его кармане приятно булькало. Вставив в рот трубочку, Илья открыл краник. Виски горячей струйкой полились на сухой язык. Он зашвырнул пояс в рундук и снова растянулся на койке. «Подумаешь, карцером испугали! Ну, отсидел, и что? — возразил он про себя невидимому собеседнику. — За границу не пустите? Ну и аллах с вами. После войны закончу университет, будет у меня и заграница, и все, что захочу. И кое-кто из вас будет ко мне за двести метров по-пластунски подползать!» Илья усмехнулся, представив, как один за другим ползут к нему капитан, стармех, боцман… Впрочем, боцмана не надо. Ползут, чтобы вскочить перед ним, вытянуться и отрапортовать… О чем? Да не все ли равно?

Как ни приятны были эти мысли, но к ним незаметно подмешивалась странная горечь. Нехорошо, что с боцманом так получилось. Все же он порядочный мужик, этого не отнимешь.

Наедине с самим собой Илья был вполне откровенным и даже разговорчивым парнем, совсем не таким, каким знали его на пароходе. Он не любил слишком распространяться, потому что давно уже открыл для себя ту истину, что чем меньше будут люди знать о твоих мыслях и планах, тем легче их осуществить. «Язык дан не для того, чтобы высказывать намерения, а чтобы скрывать их», — прочел он в какой-то книге о тайной дипломатии и сразу же решил накрепко запомнить эту зловещую фразу. Скрытым и недоверчивым стал он еще в восьмом классе, когда заметил однажды, как здорово проигрывает по сравнению с другими мальчишками. Здоровые, краснощекие ребята интересовали девчонок куда больше, чем он со своими стихами и отличными оценками в табеле. Возможно, он преувеличивал, и большинство товарищей не замечали его недостатков, но зато сам он их ощущал слишком больно. Он стал избегать общества ровесников, старался уходить от споров даже тогда, когда легко мог доказать свое превосходство. Он научился владеть собой и был неуязвим для каждого, кто попытался бы выведать его мысли. До вчерашнего дня он как-то и не замечал, что его замкнутость порождает одиночество. Ему вполне хватало немого обожания Васи, добродушного ворчания боцмана, преданных глаз Наташи. И вот что-то изменилось. Как ни старался он уверить себя, что ничего особенного не произошло, на душе было не легче. Все из-за того, что расслабился, ругал он себя. «Черт меня дернул пить вчера с Васьком, объясняться Наташке, спорить с боцманом… Да, скверное дело, хэнсом», — невесело заключил он.

Без стука открылась дверь. И на пороге появился боцман. Илья приподнялся было на локте, но тут же снова улегся, независимо закинув руки за голову.

— Как дела? — произнес боцман отвратительно бодрым, деловым голосом. — Давай-ка, брат, выходи на палубу. После обеда пойдете с Васькой на ботдек, надо сменить снабжение в шлюпках.

— А если я болен? — Илья бросил в рот сигарету, но судно качнуло, и он промахнулся. Сигарета упала на палубу.

Боцман поднял ее и, вставив в мундштук, невозмутимо закурил.

— Работа вылечит, собирайся.

Темно-зеленая полоска американского берега посерела, потом стала голубой и, наконец, исчезла, слилась с дымкой на горизонте. Оставляя на серых холмах волн узорный шлейф пены, «Зея» шла курсом на северо-восток, к Алеутским островам. Было около одиннадцати утра.

С кормы на мостик бежал, загребая кривыми ногами, вахтенный матрос Серега Петькин. У дверей в машинное отделение он остановился и зычно крикнул вниз:

— Эй, духи черномазые, за час прошли десять миль! — и застучал сапогами по трапу на мостик.

— Держи рогаля пузатого! — крикнул ему вдогонку из коридора парень в брезентовых брюках, тельняшке и традиционном кочегарском «галстуке» — фитильной сетке, повязанной на шее. Он спустился по железному трапу в кочегарку. У топок двух котлов работали обнаженные по пояс кочегары. Отблески пламени играли на потных телах.

— Герою московской битвы — привет! — Парень хлопнул по плечу одного из кочегаров, тот обернулся, показав стальные зубы.

— Вадиму Белощацкому — наше с кисточкой. Как поживает Одесса-мама?