Океан. Выпуск шестой

То буран, то снежные заряды.
Горизонт штормами перекопан.
Заползают туч седые пряди
В дымчатые линзы перископа.
         Небо хмуро. Океан без края.
         Даль пустынна: ни дымка, ни судна.
         Вот она, романтика морская!
         Вот они, подводницкие будни.
И ночам, и вахтам счет потерян.
Память юность всю разворошила.
Полушагом сотни раз измерен
Пятачок рифленого настила.
         А в скупых словах метеосводки
         Море вновь то шесть, то восемь баллов,
         Словно злость свою на первогодков
         До конца еще не расплескало.
И меня, глотнувшего немало,
Ветра в океане с разных румбов,
За поход изрядно помотало
У массивной перископной тумбы.
         Прочь, усталость! Мы дойдем до цели!
         И, к штурвалам прикипев руками,
         Нити самых дальних параллелей
         Рассечем подводными рулями.
Воют ветры на морском раздолье.
Горизонт штормами перекопан.
На руках дубленые мозоли
От шершавых ручек перископа.

И. Олейников В БЕНГАЛЬСКОМ ЗАЛИВЕ

Шторму быть. Есть такая примета —
Цвет заката зловеще багров.
Запылало, казалось, полсвета,
Кружит бешено роза ветров.
Лоцман вел нас к мадрасским причалам,
А из порта в Бенгальский залив
Плыл рыбак, и лодчонку качало,
Парус жарким огнем опалив.
«Дома дети голодные плачут,
Сеть пуста, как дырявый карман.
Я от шторма в лагуне не прячусь,
Каждый день выхожу в океан…»
Старый лоцман слова перевел нам,
А из песни не выкинешь слов.
Белой птицей по розовым волнам
Парус в море все дальше несло.
Резвый ветер догнал плоскодонку,
И волна захлестнуть норовит…
Мы участливо смотрим вдогонку:
«Не чини ему, море, обид!»

В. Дробышев МОРСКИЕ ПРОСЕЛКИ

Мгновения, когда впервые увидишь созвездие Южного Креста, Магеллановы облака, снега Чимборасо, столбы дыма над вулканами Кито и Тихий океан, — это эпохи в нашей жизни.

Александр Гумбольдт

РОМАНТИКА

Вторые сутки выбираемся из штормовых северных широт. Небо взлохмаченное. Обледеневшее судно продирается сквозь тугие холодные бугры. Его валяет с борта на борт, швыряет то вверх, то вниз. Мы словно находимся внутри ваньки-встаньки: то ляжем, то опять поднимемся. Качку ощущаешь всюду. Устроился в кресле — тебя швыряет вместе с ним, забрался на диван — не вздремнешь, то и дело подбрасывает. Тут уж не до сна! С непривычки мутит. Кто-то сочувствует:

— Проглотите лимон или пожуйте соленый огурец. Может, полегчает.

Я так и делаю. Съел пол-огурца, сосу лимон. Романтика!

Жилистая фигура капитана будто вросла в палубу. Запихнув руки в карманы овчины, кэп неотрывно наблюдает за морем. Стоит крепко, не сдвинется даже тогда, когда форштевень, развалив встречную волну, с протяжным стоном рушится в провал. Судно круто заваливается. Капитан принимает едва ли не горизонтальное положение, но с места не сходит, подошвы его словно привинчены. В следующую минуту траулер вылезает из воды, капитан обретает вертикальную стойку, доволен:

— Плавно встали на киль, хорошая у нашей посудины остойчивость.

С каждым днем океан меняется, делается покладистее, теплеет. Намерзшие ледяные пласты обтаивают, сваливаются с такелажа. На подветренных пятачках припекает. Матросы загомонили, копаются в рундуках, достают шорты, дымчатые очки. Сбросил овчину капитан, выбрался на крыло ходового мостика, греет старые кости.