Океан. Выпуск шестой

— Ладно уж, «Америка», — сказал Вадим. — Хотел я дать тебе пинка под зад, спасибо, сам свалился.

— Ребята, да разве я не вместе с вами? — Илья вытянул вперед раздувшиеся ладони, по лицу его текли слезы. В этот момент он физически ощутил, как что-то сломилось у него внутри. Не было ни ненависти, ни желания жить. Вербицкий поднялся со своего места.

— Ну-ка, покажи свою руку. Ого, ты с ума сошел так запускать!

— Это мое… личное дело, — прохрипел Илья.

— Нет, братец, не дадим!.. Павлик, подай-ка сюда нож.

— Вот, я за бортом сполоснул. — Павлик шагнул к ним с кормы, подав складной боцманский нож.

Стармех решительно сделал надрез на вздувшейся правой ладони Ильи. Гной залил руку. Стармех надавил на ладонь, очищая рану до тех пор, пока не пошла кровь. Илья тихо стонал.

— Хорошо, теперь высасывай, — скомандовал ему стармех.

Илья приложился к руке, но движения у него были неловкие и слабые, как у ребенка.

— Высасывай! — нетерпеливо крикнул Вербицкий.

— Да ничего он не может! — сказал Павлик. Взяв за руку Илью, он приник губами к разрезу и стал высасывать рану, сплевывая за борт кровь и гной.

Аня смотрела на Павлика, словно видела его впервые. А тот прополоскал Илье руку за бортом и кивнул ей:

— Перевязывай.

Сам он набрал в кружку забортной воды и стал полоскать рот, изо всех сил сдерживая подступавшую тошноту.

— Спасибо, ребята, — сказал Илья. В глазах его блеснули слезы. Они текли по заросшему лицу. — Я никогда, никогда не забуду… Только все равно…

— Неправда! — горячо и убежденно воскликнула Аня. — Я знаю, что нас завтра подберут. Вот увидите. И не японцы, не американцы, а наши, советские.

— Откуда ты знаешь? — поднял голову Илья.

— А я могу предчувствовать. Мне еще одна цыганка говорила, что я все вперед вижу. Да!

«Врет, конечно, — думал Илья. — А вообще — кто знает. Я, по крайней мере, неважно чувствовал себя тогда, в таверне. Не по себе мне было перед бедой. И теперь чувствую, что не спасусь. Ну да, я уверен. Со мной-то все кончено. И плевать на остальное…»

Ночью на вахте сидел Егоров. Он видел, как из-под брезента вылезла длинная фигура.

— Лойд? — окликнул боцман.

Фигура, не отвечая, легла на борт. Стрекачев жадно пил соленую воду.

— Отставить! — закричал Егоров, хватая матроса за руку. Тот рванулся, побежал по банкам, раскачивая шлюпку. Вскочили все. Стрекачев, не останавливаясь, перешагнул через борт. Раздался всплеск и короткий вскрик.

На шлюпке никто не вымолвил ни слова.

* * *

…Перед рассветом Илья выбрался из-под брезента. Согнувшись в три погибели, на корме сидел Понуренко. Илью бросало то в жар, то в холод, голова гудела, а ноги нестерпимо ломило. Он сел на банку, расшнуровал ботинки и, сняв, швырнул их за борт, а горящие жаром ноги сунул в ледяную воду на дне шлюпки. «Так-то легче. Все босиком, а я, дурак, в ботинках. Вот и схватил болезнь. А этот, толстый, хоть бы что, и без шубы. И пацан до сих пор жив. Откуда у них эта сила? Сволочи».

— Эй, третий, не замерз? — спросил он. Он старался говорить, как прежде, независимым «ковбойским» тоном, но зубы стучали и в ушах гудело. — Друг-то ваш, Лойд, там, с полушубком ускакал! — сказал он, оседая на банку.

— Переживем! — откликнулся из темноты Понуренко.

— Переживем! — Илью охватила горячая волна ненависти. «Переживем! Перетерпим! Ослиное русское терпение!» — Что «переживем»? — сварливо спросил он. — Вот такие, как вы, с толстыми шеями, «переживают», а Россия летит.

— Ну, ты, молчи, — спокойно возразил Понуренко.

— А я… Я на всех вас… — закричал Илья, хватая воздух руками. Почему-то и глаза начали подводить его. И этот гул в ушах. Он покачнулся и ударился обо что-то головой. «Что, уже нет сил? Смешно. Я здоров, здоров!» Перед ним пронеслось, как на киноленте: бар, Доротти. Сомкнутые брови Наташи. Взрыв. И мерное покачивание шлюпки посреди океана. И еще два тела, скользнувшие за борт, и черные спины косаток. Вот и все… — Скажи, третий, мы спасемся? — Он говорил, не раскрывая глаз, теперь уже было все равно.

— Да.

Илья упал под банку. В глазах завертелись разноцветные горошины, тело погружалось во что-то мягкое и теплое.

* * *

Солнце поднялось над океаном большое и холодное, волны заголубели, они катились бесконечной чередой на юг.

Павлик встал, чтобы сменить третьего штурмана. Понуренко кивком показал на свернувшегося калачиком Илью.

— Готов…

— Не шути, третий! — рассердился Павлик, торопливо подходя к Илье. Он расстегнул полушубок, кожаную куртку, поднял свитер и припал ухом к холодной груди. Выражение ожидания в его серых глазах вдруг потухло.

Из-под брезента поднялись боцман, Вадим и Вася. Дрожа всем телом, Вася смотрел на Илью.

— Раздевай, пока Аня не встала, — тихо сказал Вербицкий.

Боцман снял с Ильи полушубок, и вдруг рука его замерла на полпути. Он повернулся к штурману. Вася, Вадим, Понуренко и стармех, не отрываясь, смотрели на то, что увидел боцман, — на патентованный пояс. Нет, сигарет не было. И ракет тоже. Но зато отделение для воды было полно.

— Ну, теперь вы видите? — спросил Павлик.

— Может, виски? — предположил Понуренко.