Океан. Выпуск шестой

«Кажется, я знаю, как избежать бесполезной траты энергии, — думал в это время Илья. — Ясно, что мы гребем, лишь бы отвлечься: на веслах океан не переплывешь. Спорить нельзя: единоначалие, назовут трусом и паникером. Но я не дурачок, чтобы изображать из себя героя, боровшегося до последнего вздоха. Те, кто уцелеет, вспомянут погибших лишь затем, чтобы еще раз порадоваться, что сами уцелели. Нет, я не желаю торжественных поминок…» Поплевав на ладони, Илья стал грести с таким ожесточением, что скоро набил на ладонях водяные мозоли. Было очень больно, но он продолжал рвать, пока Павлик не заметил кровь на рукоятке весла.

— Эй, Кравцов, остановись, сдай весла! — крикнул он. — Леонид Петрович, посмотрите, что у него.

— Ничего, ничего, заживет, — бормотал Илья, когда Вербицкий приказал ему немедленно передать боцману весла, а Аню попросил перебинтовать ему ладони.

— Не очень саднит? — спросила Аня сочувственно, закончив перевязку.

— Как-нибудь перетерплю, — смиренно ответил он и придвинулся спиной к теплой Васиной груди. Ладони жгло нестерпимо, и он сунул их в грязную воду на дне шлюпки. Сразу стало легче.

* * *

К вечеру четвертых суток Вася, взглянув на море, увидел, как несколько черных кривых ножей вынырнули из глубины и, легко вспарывая гладь моря, понеслись рядом со шлюпкой, то обгоняя ее, то пересекая курс впереди и по корме.

— Илья, кто это? — дрогнувшим голосом спросил он.

— Акулы, наверное, — сказал Илья, медленно поднимая голову.

— Это косатки, — определил Понуренко, каким-то глухим безжизненным голосом.

— Они нас не тронут? — спросил Вася.

— Нет. Пока мы в шлюпке — нет, — поправился Понуренко. Из-под наплывших век он внимательно следил за стремительными движениями хищников.

— Петр Матвеевич, не забывай о смене вахт, — заметил Вербицкий настороженным тоном своему помощнику.

Последние сутки Понуренко сильно сдал, в глазах его накопилось безразличие, в голосе появилась вялость.

— Молчанов, смените Стрекачева, — все тем же глухим голосом сказал Понуренко. Сам он сел вместе с кочегаром, сменив боцмана. — Чуют! — кивнул он в сторону косаток.

— Что чуют? — прохрипел Молчанов.

— Отставить разговоры! — прервал их Вербицкий. — Весла на воду!

Молчанов греб изо всех сил, напрягая могучие мышцы, но голова его свесилась на грудь. Сменившись, он привычно «скойлался» возле Стрекачева, засунул руки в рукава и как-то сразу ушел в забытье. Павлик кивнул Ане, показав глазами на кочегара. Она тотчас пододвинулась к Молчанову, тихонько потрепала его за плечо.

— Что загорюнился, друг сердешный? Ну-ка, подними головку, подними.

— Не надо, Анюта, не надо. Все понятно без слов…

— Ничего не понятно, Витенька. Ну-ка, глазки открой, а то заснешь.

— Скорей бы уж, надоело, что там говорить, — прохрипел он, еще глубже зарываясь в куртку.

— Думать даже не смей! — воскликнула Аня, принимаясь трясти его, как пьяного. — У тебя дети, Виктор Иванович! Вовка и Машка! Забыл про них?

— Машенька… — Молчанов вздрогнул, как от удара электрического тока, провел по глазам широкой ладонью, после чего открыл их и осмотрелся. Постепенно лицо его приняло осмысленное выражение, он изумленно взглянул на стоявшую перед ним на коленях Аню.

— Ты?! Ну и силища в тебе, Анька! Совсем не бабская!

— Как раз бабская, Виктор Иванович! Наша сила повыше вашей, мужской. Давай-ка встряхнись, и чтобы больше я тебя не поднимала. Понятно?

— Ладно, иди… — Он потрепал ее по плечу и встал в шлюпке во весь рост. — Эй вы там, рыбы, плывите сюда! — заорал он сиплым, срывающимся басом.

Кривые ножи плавников приотстали, словно косатки и в самом деле побоялись вызова.

…Пятые сутки бросали шлюпку волны бескрайней водяной пустыни. Наташа металась в бреду. Очнувшись на мгновение, она просила пить.

— Леонид Петрович, пить, — беспомощно оглянулась Аня, она поддерживала голову Наташи.

— Воды осталось по сто граммов, — сказал стармех.

— Но ей надо!

— А гребцам?

«Всего сто граммов, по два глотка на человека, — думал Илья, ощущая спиной биение Васиного сердца. — Кто заставит любого из нас поделиться этими последними глотками? Отдать ей — убить себя».

— Пить, дайте пить!

Павлик потянулся к анкерку в ногах боцмана:

— Степаныч, милый, я отказываюсь от своей порции.

Бросив весла, Егоров схватил анкерок и зубами стал раскачивать деревянную пробку.

— Не смейте, боцман! — крикнул ему Вербицкий. — Мы не имеем права брать воду у раненых.

— Я тоже отказываюсь от своей порции, — просипел боцман пересохшим горлом. Наклонив бочонок, он налил в подставленную кружку воды и подал ее Ане.

— Лей еще за меня, — неожиданно для всех сказал Илья.

Аня поднесла кружку Наташе. Захлебываясь, кусая зубами край кружки, она проглотила воду. И сразу очнулась, стала торопливо выбираться из-под брезента.

— Наташа, нельзя!

Рванувшись из рук Ани и Павлика, Наташа зачерпнула за бортом воды, стала пить жадными глотками. Вдруг она отбросила чашку — ее стало рвать. Потом, обессилевшую, ее уложили на дно шлюпки и укрыли брезентом.

— Я умираю, — спокойным и тусклым голосом проговорила она спустя несколько часов.

Аня и Павлик переглянулись.