Океан. Выпуск шестой

— До Датч-Харбора всего пятьдесят миль, товарищи, — сказал стармех, когда стало темнеть. — До Уналашки еще ближе. Пойдем на веслах, завтра будем у берега, если раньше не подберут наши суда.

— Пожрать бы, Леонид Петрович, — сказал Вадим.

Достали одну из запаянных банок с НЗ, раздали каждому по плитке шоколада и пеммикана. Потом боцман выдал каждому по стаканчику подсоленной воды. Он легко приподнял и потряс в руках деревянный анкерок — там чуть-чуть заплескало.

— Воды, товарищи, по триста граммов на брата, — сказал он. — Сегодня больше не будет. На шоколад нажимать не советую.

— Пить! — раздался из-под брезента голос Наташи.

* * *

…Бирюзовые, теплые, как парное молоко, волны ласково лижут ноги. Ане захотелось покупаться в этой чудесной теплой лагуне, и она зашла поглубже. Теперь вода плещет у самой груди — приятная, согревающая.

— Аня, позагораем!

На берегу, на горячем, ослепительно блестящем песке стоит Наташа. Юное бронзовое тело, голубые глаза. И волосы — длинные, золотые, развеваются ветерком, плывут в дрожащем нагретом воздухе. За спиной у Наташи — пальмовая роща и какие-то четвероногие существа бегают по глянцевитым стволам. Обезьяны? Теперь понятно, Наташа попала все-таки на Гавайские острова. А рядом кто? Да это Илья! Смеясь, Аня спешит к подруге, подгребает руками воду.

— Тише ты, людей перетопишь!

Откуда этот голос? И почему вода вдруг стала ледяной? Аня отчаянно барахтается, чтобы скорей выйти на берег к Наташе, но ее уже там нет.

Аня, застонав, рванулась из рук поддерживавшего ее Егорова и открыла мутные глаза. Она лежала на корме шлюпки, ледяная вода перекатывалась по распухшим ногам.

— Очнись, очнись, Аня, а то застынешь.

Она приподнялась на локтях. Плотный туман, как и прежде, окружал шлюпку. Около нее сидел боцман в шапке с опущенными ушами и в промокшей куртке. За рулем — Павлик Драгула. Вот его ноги, она лежала на них. А гребут Понуренко и Лойд. Сколько они гребут? Сколько продолжается этот кошмар?..

— А когда нас… боцман? — спросила она.

— Позавчера. Что, застыла? Вот, возьми мою шапку. — Егоров снял с себя и натянул ей на самые уши свою кожаную шапку. Сразу стало теплее…

— Аня, встань, разомнись, походи по шлюпке, — сказал Павлик.

С трудом разогнувшись, неуверенно перешагнула она через брезент и через банки. Потом пробралась в нос. Вася и Илья дремали, прижавшись друг к другу. Она села рядом с ними, поджав ноги и засунув руки в рукава канадки. Туман начал рассеиваться. Потом проглянуло солнце. Не жаркое, но все-таки солнце! Вода заголубела, стал открываться горизонт, и вдруг все разом закричали: прямо по курсу из моря выросла черная горбина земли.

— Ур-ра!

Зашевелился брезент. Павлик Драгула приподнялся на корме, на его посеревшем лице засветились глаза.

— Земля, ребята!

Наташа повернула голову и, не открывая глаз, произнесла это самое заветное слово — «земля».

— Навались, мужички! — сказал Вадим. За сутки лицо его успело обрасти черной щетиной, он походил на грека. — Давай, Лойд, не жалей ладоней! Эх, я тоже хочу грести!

— Лежи, гребец! — отмахнулся от него Понуренко.

* * *

— Кравцов, Березин, беритесь и вы за весла! — приказал Вербицкий. — Будем грести вчетвером, быстрее доберемся.

Илья и Вася поднялись, разгибая занемевшие от холода и неподвижности ноги.

Они сели рядом, разобрали холодные, тяжелые весла, закачались в такт гребкам. Илья греб, стиснув зубы, хотя и не особенно налегал на весло. «Надо сохранять силы, — думал он. — Еще неизвестно, сколько придется мотаться по океану: сейчас нажмешь, а потом будешь лежать под брезентом. Мне надо жить. Оттого, что я сейчас стану надрываться, ничто не изменится…»

«Что-то он стал совсем другим, — думал в это время Вася о своем приятеле. — Здорово повлиял на него этот карцер. Вот и сейчас молчит, не поймешь, то ли болен, то ли на всех обиделся. А обижаться-то ему бы не стоило. Уж если кто виноват, что в шлюпке нет воды, так это он: перекуривал, вместо того чтобы заправить анкерок… Опять сваливаешь на других, — одернул он себя. — А сам взялся все сделать — и не доделал, ушел ужинать…»

* * *

Земля, казавшаяся такой близкой, была, однако, еще очень далеко. Гребцы стали выбиваться из сил, и Вербицкий, поняв свою ошибку, оставил на веслах лишь двоих. Вася и Илья снова прикорнули, прижимаясь друг к другу. Под мерный скрип уключин и всплески воды Вася задремал, блаженное тепло разлилось по его телу, он приткнулся к борту шлюпки и безвольно уронил занемевшие руки. Илья, почувствовав неладное, отодвинулся от него.

— Леонид Петрович, что-то с ним такое!

— Шевели, шевели его, не то застынет! — Заметив нерешительность Ильи, стармех повернулся к Павлику: — Разбуди мальчишку: похолодало, как бы чего не случилось.

— Вася, Вася, проснись! Шевелись, Васек, застынешь!