Океан. Выпуск шестой

Вася отталкивался, как когда-то от мамы, будившей его в школу. Мама расталкивала его совсем по-другому. Она и не толкала, а тихонько шевелила его за плечо, и голос у нее был такой нежный, а когда он просыпался, но все еще не хотел раскрывать глаза, она целовала его в щеку — и после этого вставать было совсем легко… А теперь его трясли настойчиво и грубо, и ему не хотелось просыпаться назло, лучше уж уйти в забытье, как под теплое одеяло, и когда это не получилось, он невнятно выругался последними словами, первый раз за свои четырнадцать лет. И вдруг услышал голос Павлика:

— Ну, ожил, теперь живи!

Вася разлепил веки, увидел серое лицо Павлика и что-то розовое за ним. Он стал выбираться из-под брезента — розовым оказалось небо. И океан, притихший, гладкий, блестел перед ним всеми оттенками радуги. Нестерпимо ярким был закат, отраженный в растянувшихся на сотни метров пологих волнах. Океан казался теплым и ласковым, шлюпка медленно плыла по золотому разливу, и странно было видеть в ней изможденные, почти безжизненные лица закоченевших от холода людей.

Гребцы сменялись еще два раза, берег казался таким близким… Стармех скомандовал:

— Весла по борту, боцман, раздайте воду.

— Сегодня уже пили, Леонид Петрович.

— Ничего, раздай по чарочке, берег-то вот он.

Илья подержал в руках стальной стограммовый стаканчик — несколько пар глаз жадно следили за ним. Он протянул воду Ане:

— Будь добра, поднеси Наташе.

— Для нее есть, а тебе тоже надо! — строго сказал Вербицкий.

Илья поднес стаканчик к пересохшим губам девушки, но она затрясла головой, стиснув зубы:

— Илюша, спасибо, я не хочу… Тебе надо, Илюша.

Отвернувшись, он одним глотком выпил воду, не глядя, отдал стаканчик боцману.

— А теперь — за весла, — сказал стармех, когда все приняли свою норму. — И сил не жалеть, ребята. Скоро будем на берегу, там на горах снег, натопим снега, закипятим чай…

— Не надо, товарищ стармех, спичек-то все равно нет, — сказал Стрекачев.

— Спичек нет — ракеты есть, — подал голос боцман. — Подожжем ракету — и будет огня хоть отбавляй.

— Устроим такой пожар, что на сто километров увидят! — подхватила Аня.

— Пожар… Из камней, что ли? — проговорил Илья. — На этих дурацких островах ничего не растет.

— Неправда, даже на гольцах мох найдется, а то и кусты, — сказал Вася.

— А если нет, то на берегу насобираем плавник, — сказал Вербицкий. — Главное, не унывать, ребята, поднажми!

Ребята поднажали. К острову подошли в сумерках. Это была темная, мрачная скала, лишенная какой бы то ни было растительности, без береговой линии, окаймленная кружевом океанского прибоя.

От берега доносился гул, похожий на залпы артиллерийского салюта. Ни одного заливчика, где можно подойти к берегу. По команде стармеха Павлик Драгула положил руль на борт. Но шлюпка все приближалась к страшным скалам.

— Нас несет течением! — крикнул Стрекачев.

— Все на весла! — Стармех сел на банку рядом с Васей, перед ними покачивались спины Молчанова и Стрекачева.

Понуренко, Илья и даже Вадим, схватив обломки досок, помогали им грести с обоих бортов. Шлюпку пронесло в нескольких сотнях метров от страшных каменных клыков — дальше течение ослабло, и на веслах оставили двоих.

— Павел, держи на вест, там рекомендованные курсы! — приказал стармех.

Шлюпка медленно двигалась по направлению к невидимым в океане корабельным дорогам. Лишь там теперь можно было надеяться на встречу с судном, на спасение.

— Ребята, взгляните, как там Наташа? — попросил Вербицкий.

Боцман приподнял край брезента:

— Ничего, спит.

— Я не сплю, Анатолий Степанович, — прошептала Наташа, — скажите ему: все в порядке, уже не больно.

— Все в порядке! — громко для всех сказал боцман, укрывая девушку. Никто в шлюпке, глядя на спокойное, как всегда, лицо Егорова, не догадался бы, какая страшная сумятица творилась в его душе. Перебирая события последних дней, он пришел к твердому убеждению, что единственным виновником того, что люди на шлюпке остались без питьевой воды, является именно он, боцман. Снабжением шлюпки надо было заняться еще до выхода в море — раз. Ни в коем случае не ставить на такое ответственное дело разгильдяя — два. Проверить работу — три. Конечно, шлюпку не удалось спустить не по его вине. Она нырнула, и большая часть снабжения осталась в море — это тоже не его вина. Возможно, потому и молчат люди в шлюпке. Но рано или поздно они ведь поймут, что анкерок не выпал, остался. Значит, они должны пить воду. Но анкерок пуст — и все муки людей на его, боцманской, совести. Придя к такому выводу, Анатолий Степанович хотел сразу же признаться в своей тяжелой вине, но вдруг засомневался. По опыту жизни он знал, что больше всего подрывает силы людей недоверие друг к другу. «Если мы спасемся — я расскажу все, — поклялся он себе. — Если начнем умирать от жажды, пусть первым умру я». И он, поставленный на распределение воды, сам лишил себя права даже на единственный глоток.