Океан

— Дай подумать, — попросил отец. — Сейчас главное — откачать воду и поставить мачты, прежде чем наступит ночь. Вперед!

И снова им предстояла работа на пределе человеческих возможностей, так как насосы были старыми и уже успели изрядно проржаветь. Под конец члены маленькой команды работали как сомнамбулы, монотонно поднимая и опуская руки.

Айза и Аурелия помогали мужчинам, вычерпывая воду ведрами, и вот, сантиметр за сантиметром, баркас начал подниматься до ватерлинии. Выцветший синий брезент, наполовину изодранный, вернулся на свое прежнее место.

Солнце быстро клонилось к закату, пытаясь как можно скорее укрыться за горизонт. Катера нигде не было видно, и беглецы наконец-то решили поставить мачты. Закончив работы, они буквально повалились на палубы, пытаясь отдышаться.

— Нам придется делать это каждый день? — спросила Айза, когда наконец-то начала нормально дышать.

— Каждый день, если только этот проклятый катер не уберется восвояси, — ответил отец. — В ясный день мачту могут заметить даже люди, всю свою жизнь проведшие на суше, а я не хочу рисковать.

— Мы так долго не выдержим! — возразила девушка. — Не выдержим… — повторила она. — Сколько весят эти мачты?

Абелай лишь пожал плечами и улыбнулся:

— Не знаю, однако не думаю, что они стали хоть немного легче с тех пор, как мы с твоим дедом каждый день снимали и ставили их. А ведь тогда мы не спасали свои жизни, а всего лишь хотели поймать несколько лангустов. — Он нежно погладил дочь по голове. — Знаешь, теперь я понимаю: старые люди были правы, когда говорили, что новое поколение рождается слабым. Вперед, — велел он, — нужно поставить на место бизани и поднять паруса. Я хочу быть на ходу, когда солнце совсем спрячется за горизонтом.

— Куда мы пойдем?

Абелай Пердомо повернулся к Себастьяну, задавшему этот вопрос. Он несколько секунд поразмыслил и едва заметно кивнул:

— На северо-запад. Любая судьба лучше той, которая сведет нас с Дамианом Сентено.

~~~

Они всю ночь шли на северо-запад, подгоняемые капризным порывистым ветром, заставлявшим не спускать глаз с парусов и все время подправлять курс. Ветер кружил вокруг баркаса, и, хотя в основном он дул в борт, никто не мог поручиться, что в следующую секунду он не окажется встречным или не повернет на север, а то и еще куда-нибудь, куда ему захочется, вынуждая входить в крутой бейдевинд, отчего лодка стонала еще сильнее, чем обычно, словно жаловалась на непосильную работу, которую люди взвалили на ее старые борта.

Так как они шли в кромешной тьме, то, естественно, должны были до минимума уменьшить парусность. Но так как они торопились как можно скорее покинуть эти воды, то предпочли идти под всеми парусами. Трое мужчин все время находились на палубе, спали урывками и вскакивали всякий раз, как слышали голос рулевого, отдававшего очередную команду.

Конечно, им приходилось нелегко, но отчаянным они свое положение не считали, ибо привыкли к жизни, полной боли и трудностей, и другой они не знали. Абелай Пердомо, как и любой из его сыновей, мог с закрытыми глазами править старым баркасом, и ночь для них в этом смысле не сильно отличалась от дня.

Легче всего приходилось Асдрубалю, который был не таким образованным, как его брат и сестра, но лучше приспособленным к жизни в море на борту лодки. Он спал точно так же, как и худющие псы Педро Печального: с одним приподнятым ухом и одним открытым глазом, прислонившись к главной мачте и подставив лицо ветру, чтобы знать, когда он переменится. Баркас же словно стал продолжением его собственного тела, и он его чувствовал так, как чувствовал свою руку или ногу.

Айза спала крепким, спокойным сном; Аурелия же металась в полудреме, будучи не в силах определить, где кончается реальность и начинаются видения. Всю ночь она прислушивалась к дыханию дочери, страшась повторения кошмара, и изо всех сил прислушивалась к тишине, надеясь ощутить присутствие деда Езекиеля. Ей отчаянно хотелось, чтобы он с ней поговорил, как всегда говорил при жизни, и хоть немного рассказал ей о будущем, которое с недавних пор представлялось ей ужасным.

Похоже, что только Аурелия не питала иллюзий касательно их будущего места жительства. Она ясно представляла себе жизнь в Америке, и жизнь эта казалась ей далекой от идеальной.

До той проклятой ночи праздника святого Хуана будущее представлялось ей всего лишь продолжением прошлого, время ее жизни текло неспешно, и она надеялась спустя много лет навсегда закрыть глаза в окружении любимых людей и знакомых с юности пейзажей, волновать же ее должны были лишь веселые проделки внуков. И вот вдруг оказалось, что будущим ее стала Америка, страна, которая представлялась ей огромным монстром, пожирающим людские мечты. Она знала, что семьи, туда переезжающие, распадаются так же быстро, как разлетаются песчинки под порывами сильного ветра.

Трое двоюродных братьев отца Аурелии навсегда потерялись в запутанном лабиринте американских городов и больше никогда уже не возвращались на родину. Пропал и Санчо Гера, от которого его брат Руфо за тридцать лет так и не получил ни одного письма.