Океания

Открываю глаза. Метель успокоилась, за окном тихо. Потянулся за брошенной на пол подушкой, кровать скрипнула, значит, звуки вернулись в этот мир, как и Бог, который здесь Всегда. Я зажег свечу, взял бумагу, макнул перо и вывел: «О примирении не может быть и речи».

Он и Она

Я три испанских галеона

И полтораста душ пустил ко дну,

Чтоб ты, надменная, с балкона

Мне бросила улыбку, хоть одну.

1

Он потянулся за Яблоком, неодолимое желание сорвать этот плод, совсем неприметный среди других даров Сада, ярких и благоухающих, было необъяснимо. Она перехватила его ладонь и сказала:

– Зачем тебе? Плод сей неведом нам, Отец на него не указывал. Чем плохи те, что насыщают нас мякотью своей и соками?

Он отдернул руку и ответил:

– Хотел попробовать нового.

Она обвила его шею, словно лиана, и журчащим, как горный ручей, голосом пропела:

– Пойдем лучше отведаем наше любимое, – и потянула его в сторону древа, усыпанного крупными желтыми плодами. Он согласно закивал, в который раз поддавшись ее магии, но оглянулся, пусть и единожды, на красно-зеленое Яблоко, вид которого не обещал райского наслаждения, но манил неизведанностью.

Откушав «наше любимое», они улеглись на траву голова к голове и уставились в небесную голубизну. Райский ветер не докучал шумом листвы, птицы умолкли, боясь нарушить покой людей, Сад погрузился в абсолютную тишину. Он слышал только ровное дыхание спящей рядом, самому же не спалось.

«Целыми днями болтаемся по Саду без дела, – бурлила в нем заложенная Отцом активность. – Все узнали, все увидели, все перепробовали, все надоело… не все, конечно, не все. Осталось нетронутым Яблоко, мы не пробовали Яблоко. Почему Отец запретил его?»

В траве зашуршало, Он повернул голову в сторону шороха и увидел Змия – это было уже что-то новенькое.

– Кто ты? – спросил Он.

– Змий, твой друг, – ответил Змий.

– Друг? А что это?

– Это тот, кто рядом с тобой и желает тебе добра, – прошипел Змий.

– Она мой друг, – сказал Он, показывая на нее.

– Нет, она не друг, – засмеялся Змий.

– А кто Она? – удивился Он.

– Яблоко подскажет, – снова затрясся Змий. – Яблоко полезно для зрения, точнее, для прозрения. Отведай его – и у тебя откроются глаза.

– Но Отец запретил это делать, – возразил Он.

– Отец любит свое дитя и оберегает его, Отец хочет, чтобы его дитя было слепо всегда, слепого нужно водить за руку, слепым можно управлять. – Змий зажмурился от удовольствия и повторил: – Можно управлять.

– Отец не хочет моего прозрения? – удивился Он.

– Без твоего желания, – прошипел свой ответ Змий и вывернулся из кольца в знак вопроса.

Он поднялся, посмотрел на Нее и решительно направился к древу с Яблоком. Змий, одобрительно шипя, последовал за ним.

Она не спала, просто делала вид, что заснула, и все слышала. «Наконец-то, – подумала она, – хоть на что-то решился. Здесь, в Саду, сытно и очень мило, но следовало бы произвести перестановку и перепланировку. Фонтаны украсить цветами, пруды расширить и углубить, фруктовые деревья отсадить от декоративных, да мало ли чего еще, дел полно, а Он только ест и спит. Хорошо, удалось договориться со Змием, вовремя он появился, вот только жаль, что цену он не объявил, сказал – потом».

Она приоткрыла глаз – Он уже сорвал Яблоко и разглядывал его, но не кусал.

«Ну, давай, недотепа», – мысленно поторопила Она его. И вот Он наконец вонзил зубы в зеленую мякоть. Из травы Змий приветливо помахал ей хвостом.

2

Я создал из Себя Его, и дал ему твердь под ногами, чтобы мог Он оставить след, и наделил сознанием, взяв от Себя, и поселил в него Любовь, запрятав в сердце, чтоб не растратил сразу по неразумению, и Я сказал ему – иди, познай себя, и Я с тобой Себя познаю Сам. Но он не двинулся с места, ему нечего познавать, ведь он – частица Меня. Для познания нужно отражение, и Я создал Себе Змия, а для Него – Ее, и движение началось, Вселенная завращалась, запустились процессы распада и синтеза ядер, а Он отправился кусать Яблоко Познания.

3

«Всяк пришедший сюда с Контрактом Евы помнить должен, что искушаем будет Властью, но не той, что сапогом железным гнет спины и хребты ломает, а той, что рукой мягкой берет за подбородки и вертит куда захочет, лишая воли. Адамов же Контракт полагает прямоту во всем, да Пути земные не прямы, и, знать надобно, надавливая с упорством чрезмерным, усиливаешь ответную упругость».

Я закончил писать, поставил точку и передал Старшему Ангельскому Писарю на проверку. Тот, большой любитель эпистолярных блюд, благоговейно сложив крылья за спиной, принял манускрипт и, театрально вздохнув, прочел:

– Памятка Новорожденного.

Бросив взгляд в мою сторону, он нравоучительно произнес:

– Новорожденные рождались здесь сотни раз, поменяй на «Воплощенного».

– Но и воплощались они столько же раз, – возразил я, возмущенно вздернув ангельский подбородок.

Старший Писарь, подумав, согласился:

– Хорошо, оставь.

Он быстро пробежал по строчкам, нимб его во время чтения переливался всеми цветами радуги. Он наслаждался Словом, он любил Слово, он получал ангельское наслаждение, но, закончив, изрек: