Океанский патруль. Книга 2

Криво усмехнувшись, фон Герделер спустился к реке, долго выбирая камень посуше.

Он пил жадными глотками, и за его спиной полыхало зарево, а на другом берегу молча стояли люди.

Первый десант

Лейтенант Ярцев, как всегда, спокоен и гладко выбрит. Голос этого человека ровен и красив той особой звучностью, какой обладают голоса русских певцов. Но никто не знает – поет он или нет. Ярцев человек замкнутый. Скупой не только на песню, но и на слова. Говорят, что когда лейтенант стал известен в штабах Лапландской армии как лучший разведчик Северного флота, его жену, оставшуюся в Новгороде, немцы замучили в концлагере. Вот с тех пор и поскупел Ярцев на слова.

– Итак, – говорит он, взглянув на морских пехотинцев, – сдайте все документы, ордена, фотокарточки и письма.

И пока бойцы выкладывали перед ним содержимое карманов, Ярцев, то хмурясь, то слегка улыбаясь, читал какое-то письмо. Это письмо он получил только что и удивился – писала Аглая Сергеевна; писала второпях, просила извинить ее за то, что впервые после той встречи на мотоботе решила воспользоваться его адресом. Сейчас она снова уезжает на фронт, ее дочка растет, и… «Что ж, – подумал Ярцев, дойдя до самого главного в письме, – я догадывался, что Никонов, и никто другой, партизанит сейчас в Финмаркене!..»

Он разрывает письмо на мелкие клочки, говорит:

– Ну, все сдали?.. А ты чего прячешь там? Русланов смущенно переминается с ноги на ногу:

– Да это, товарищ лейтенант, карточка… маленькая…

Ярцев спокойно отбирает у него фотографию какой-то курносой девушки, кладет ее в общую груду бумаг.

– Во-первых, – говорит он, – это есть неисполнение приказа, а во-вторых… любовь надо хранить не в кармане, а вот здесь!..

Где – здесь, он не показывает, но все и так догадываются, что любовь надо хранить в сердце.

Сложив документы в пачку и перевязав бечевкой, лейтенант кладет их в ящик стола, закрывает на ключ:

– Вернемся – получим, не вернемся – получат родные…

О смерти он всегда говорит просто, как о чем-то обычном, – слишком часто встречался Ярцев с нею, чтобы говорить иначе.

Посмотрев на часы, произносит только одно слово:

– Пора!..

Долго шли в темноте, подкидывая на спинах тяжелые рюкзаки, набитые не столько продовольствием, сколько дисками и гранатами; стволами автоматов раздвигали перед собой колючие кустарники. Никто – ни друг, ни враг – не видел их в эту ночь: лейтенант Ярцев, шагавший впереди отряда, вел их какой-то неприметной тропинкой, которая блуждала по откосам сопок, извивалась в зарослях можжевельника, пролегала через болота.

– Где будем грузиться? – спросил Русланов.

Ставриди с горячной поспешностью южанина израсходовал свои силы вначале и теперь, устав, ответил с придыханием:

– Говорят, в Матти-воуно.

– А высаживаться? – спросил Найденов, шагавший сбоку.

– Это знает только он один…

– Кто?

– Наш лейтенант.

– Наш, – повторил кто-то во тьме, и скоро послышался неумолчный шум полярного океана…

Освещаемый сполохами, он был неспокоен и величав в эту ночь.

– Не отставать! – скомандовал Ярцев, сбегая по крутизне сопки в котловину тихой неприметной бухты, где раскачивались на воде готовые к отплытию «морские охотники».

Однако три катера сразу отошли от берега, а погрузка началась только на один МО-216. Вахтанг Беридзе уже расхаживал по мостику, похлопывал большими рукавицами:

– Вах, вах, вах!

Изредка перегибался через поручни, покрикивал с высоты:

– Быстрее!.. Не на камбуз за кашей идете!..

Десантники один за другим быстро пробегали по узкой сходне, и боцман Чугунов каждого дружески хлопал по плечу, пересчитывая:

– …девятнадцать, двадцать, двадцать один… А ну, шевелись, братки, что вы словно медузы!.. Двадцать три…

Морские пехотинцы сразу спускались в теплые кубрики, скидывали рюкзаки, катерники угощали их крепко заваренным кофе:

– Пей, не жалко… Подумаешь – кофе!..

В кубриках уже было не протолкнуться, стоял гам голосов, раскачивались подвешенные к койкам автоматы; только и слышалось отовсюду:

– Подвинься!.. А ты на палубу!.. Куда мой рюкзак пихаешь?.. На ногу наступил… Эх, черт, кружку оставил!..

Матросы сидели на одном рундуке, и каждый немного грустил при виде знакомой корабельной обстановки. Комендор с «охотника», наливая им кофе, говорил:

– А вы, я вижу, с флота?

– Мы все тут с кораблей, – отозвался Ставриди, растирая онемевшие от рюкзака плечи. – С «Аскольда» мы, слышали такой?

– Теснота, – вздохнул Алеша, – куда ушли те три «охотника»? Вот бы на них…

– Нельзя, – ответил комендор. – Высаживать мы вас будем, а те три демонстрацию перед немцами устроят: как бы тоже десант хотят высадить. И пока они там из пушек договариваются, мы вас тишком и скинем где-нибудь…

Кружка, стоявшая на рундуке, неожиданно поползла по гладкому линолеуму, кофе в ней покрылся мелкой рябью.

– Кажется, пошли, – матрос стал плотно задраивать иллюминаторы.

– Пошли, – весело сказал на мостике Вахтанг. – Я тебя, лейтенант, уже не раз на своем «сорокатрубном» по морям перекатываю. В сорок первом еще в Норвегию ходили, помнишь?..

Ярцев осмотрел темный горизонт, покрытый стелющимися по ветру полосами пены, коротко заметил:

– Штормит… Сколько?