Океанский патруль. Книга 2

– Уходи в Швецию, – сказал оберст. – Финны убьют тебя, если узнают все, и твой значок «Лотта Свярд» не поможет. А сейчас – встань, постарайся снова вызвать на провод Петсамо!

– Хорошо. – Фру Андерсон встала, вытерла слезы, села за аппарат. – Глупо, – сказала она, – глупо вызывать Петсамо, если из Корпиломболо перестали отвечать…

– Твоя Швеция, твоя родина, – усмехнулся фон Герделер.

– Моя родина, она не отвечает мне, – отозвалась телеграфистка, и мрачные тени обозначились под ее глазами.

– Но почему? – спросил оберст.

Фру Андерсон напряженно вращала диск настройки.

Она нервничала.

– Швеция, – сказала она печально, – Швеция видит, как горит ее сосед, Финляндия, и кто поджег ее? – ты!..

– Я всего лишь полковник.

– И ты не поджигал, твои руки не пахнут бензином?..

– Корпиломболо молчит? – строго спросил он.

– Мне все равно.

– А мне?

– Тебе, – ответила фру Андерсон, – плевать на меня, лишь бы Корпиломболо соединило тебя с Петсамо!..

– Вишня, – сказал он, – не сердись, я твоя последняя птица!

– Уходи, – встала она из-за аппарата, – уходи, или… У меня есть браунинг!

– Вот как? – захохотал инструктор. – Тогда покажи мне свой браунинг…

– Ты его не запомнишь, если я выстрелю.

– Ты – тоже, если я покажу тебе маузер.

– Ненавижу… уходи!

– Прощайте, фру Андерсон!..

– Кто-то еще выстрелит, – крикнула вдогонку ему телеграфистка.

– Я – раньше! – закончил фон Герделер и хлопнул дверью.

Остановившись на крыльце, собрал с перил полную ладонь рыхлого снега, жадно проглотил его. К нему подошел с коптящим факелом в руке фельдфебель-тиролец.

– Герр оберст, – спросил он, – а этот дом поджигать?

– Поджигай, только предупреди телеграфистку, пусть вынесет вещи…

По дороге, кивая длинными хоботами стволов, катились зачехленные орудия; вобрав головы в воротники шинелей, уныло брели замерзшие солдаты; дребезжали колесами санитарные фургоны; с закрытыми от усталости глазами покачивались в седлах офицеры когда-то непобедимой армии Дит-ма…

Засунув руки в глубокие карманы шинели, фон Герделер остановился. Из-под сугроба, наметенного за ночь возле обочины, высовывался острый локоть с бело-голубой нашивкой. Оберст ногой разрыхлил сугроб. Под снегом лежал сельский ленсман, убитый штыками, и, глядя на его ощеренный рот, полный окровавленных зубов, фон Герделер задумчиво сказал:

– Пе-ре-со-ли-ли!..

Да, на этот раз даже он был вынужден признать, что они «пересолили». Поначалу ему тоже казалось, что штык, огонь и петля – это единственное, чем можно заставить финнов смириться с пребыванием немецких гарнизонов в Лапландии. Об этом же говорили и секретные директивы, полученные перед отъездом от генерала Рандулича, который благодаря своей молодости и кипучей энергии оттеснил на задний план страдающего печенью старикашку Дитма. Но скоро оберст убедился, что так долго продолжаться не может; если финны, сорвав договорные сроки с Москвой, пока не выдвигают против них свои войска, то еще одна, две недели – и егерям все-таки придется столкнуться с бывшими союзниками. Фон Герделер взялся за дело: во все лапландские округа полетели его приказы: освободить заложников, пресечь мародерство, установить для населения выдачу продовольствия, спилить виселицы. Двух егерей, обвиненных в изнасиловании жены местного священника, инструктор велел вывести на площадь и расстрелять на глазах населения. Эти двое ветеранов-егерей так и свалились под выстрелами, непонимающе моргая глазами, а финны молча досмотрели казнь до конца, молча разошлись по домам, и… все осталось по-прежнему.

Вот именно! – все осталось по-прежнему, ибо никакой приказ, никакая сила, даже дикая воля фон Герделера не могли остановить этот террор. Наоборот, он продолжал разрастаться, захватывая все новые и новые области. Запылали города, начались облавы на финнов, не пощадили даже нищих лопарских вежей. И это в то время, когда русские, возвращаясь к своим границам, не тронули ни единого волоса с головы какого-нибудь суомэлайнена, который не успел вместе с войсками покинуть карельские земли. Озлобленность финнов достигла предела, и фон Герделер уже имел сведения о том, что на юге северных провинций вспыхнуло кровавое «ляскки каппина» – восстание лесорубов. Теперь ничего не оставалось делать, как усиливать террор, топить в крови любое сопротивление, убивать за недобрый взгляд или слово, брошенное в сторону егерей. Но в ответ на эти зверства финны отвечали тем же.

И вот вчера ночью случилось то, чего больше всего боялся каждый егерь: финны вдруг нанесли первый, неповторимый в своей ярости удар из района Вуоярви, где когда-то служил фон Герделер, и немецкая армия, собирая на развилках дорог разрозненные гарнизоны, медленно попятилась на север. Отступление вязло в снегах, тонуло в болотах, замирало перед жуткими лесами; кто-то подпиливал стропила мостов, и автомашины рушились в реки; крестьяне бросали в колодцы дохлых собак, разрушали в домах печи; немцы боялись оставаться на ночлег в деревнях, чтобы не быть зарезанными во сне. Лапландия – суровая, неуютная и дикая – вдруг обернулась для гитлеровской армии «вторым фронтом».