Самое скверное, что крайним оказывался он, московский генерал-губернатор, так как ссылаться на интересы высокого столичного начальства категорически не приветствовалось. Во-первых, все и так все понимали, во-вторых, никто его силком действовать не заставлял. Мог бы мягко спустить на тормозах. Он бы и спустил, но не хотелось выслушивать неудовольствие от высоких столичных персон.
Владимир Федорович в присутствии столичного гостя демонстративно вызвал секретаря и потребовал немедленно и со всем почтением доставить к нему в кабинет господина Федотова.
— А вас, господин полковник, я больше не задерживаю и приказываю немедленно удалиться из Москвы.
«С вами же, господин Федотов, мы еще разберемся!» — мстительно произнес про себя хозяин кабинета.
Из тюряги Федотова выпустили 21 февраля. Встреча бывшего арестанта была обставлена в лучших традициях века грядущего — недавнего зека ждал автомобиль представительского класса, а два качка профессионально оттерли жадных до сенсации репортеров. За рулем сидел Зверев, который отвез Федотова в баню, после чего доставил на расправу к Нинель. Справедливо опасаясь попасть в немилость, сам он заходить Федотову не рискнул.
Пятую, юбилейную февральскую встречу друзья планировали провести у лесного озера. Того самого, на берегу которого они устроили первую ночевку после десантирования из вагона-столовой в далеком уже феврале 1905-го года, но наезд полиции спутал все карты.
Последняя встреча проходила при пасмурной погоде. Как бы в компенсацию за такое безобразие сегодня природа решила подарить крепкий мороз и полыхающую в полную силу луну.
Традиционно постояв на улице, а чуть позже потоптавшись у оконца в доме Настасьи Ниловны, Федотов уселся в свое кресло.
— Ну что, господа вольнонаемные моряки, за успех нашего безнадежного? — Федотов, как и во все эти встречи, поднял предмет своей гордости — старенькую эмалированную кружку емкостью 0,25 литра, с загадочной надписью на тыльной стороне донца — Ц52к.
И опять глухой стук металла об глиняную посуду, напомнил им кто они, и откуда здесь появились.
Вопрос — ответ, ничего не значащие замечания.
— А знаете, — протянул Мишенин, — каких бы глупостей я натворил, не окажись вас рядом со мной. За нас!
— Думаешь, ты один такой? — откликнулся Зверев. — Спроси Степаныча, куда бы он без нас вляпался.
— Точно?
— Точнее некуда, — авторитетно подтвердил Димон.
— Эй, народ, Мишенин, между прочим, предложил тост! — Борис вернул спорщиков к главному. — Ильич, поддерживаю!
Качественный коньяк и приличная закуска всегда способствуют правильному течению мысли. Друзья вспомнили, кем они были в своем мире. Поделились соображениями, кем бы могли стать спустя четыре года. Математик попытался было перечислить, сколько всего они успели в этом времени наворотить, но бросив это бесперспективное дело, заявил:
— Вот что, господа хорошие, вы тут решайте свои вселенские проблемы, а я пошел спать.
— А на посошок? — тут же подхватился Димон.
— Только по чуть-чуть.
Когда два полуночника выбрались во двор, луна уже склонялась к западу, а мороз заметно усилился, но накинутые на плечи овчинки в купе с жаром от потрескивающих в костре сосновых поленьев, создавали непередаваемое чувство защищенности и тепла. Все способствовало философскому течению мысли:
— Дим, ты только представь! — наши первобытные предки точно так же сидели у костра.
— Эт, точно, — согласился морпех, — только у них коньяка не было, а у меня из головы не выходит местный менталитет.
Собираясь с мыслями Димитрий примолк. Федотов не торопил, хотя про себя позлословил: «Хм, менталитет у него из головы не выходит, а нечего было его туда заталкивать».
— Помнишь, ты рассказывал, как в нашем времени тебя доставало преклонение перед западом?
— Хочешь сказать, что теперь оно достает тебя?
— Не то слово, — тяжко вздохнул бывший морпех, — если бы не общение с этими долбаными думцами…
Общаясь со своими однопартийцами, Дмитрий Павлович напоролся на их стойкую убежденность в превосходстве западной культуры. Страдали этим делом не все, но достаточно многие. Казалось бы, что в этом нового? Россия не первое столетие грешила своим преклонением перед заграницей. Так-то оно так, но в какой-то момент Дмитрий Павлович с изумлением ощутил, как эта зараза стала входить в противоречие с реализацией программных целей думской фракции СПНР.
На словах никто из новых социалистов не возражал против приоритетного обеспечения заказами российских предпринимателей. Естественно, в ущерб иностранных капиталов. Но это на словах. В глубине души эти доброхоты не могли согласиться с таким подходом, и неосознанно тормозили внедрение принятых решений. По существу Зверев на своей собственной шкуре испытал эффективность агентов влияния. Вроде бы как свои в доску, а вредят словно рота диверсантов.
«Если это так, — рассуждал про себя «новый социалист», — то партийные чистки выправят положение».
Увы, проблема оказалась глубже — в той или иной мере этим вирусняком болели все партии, кроме, может быть, самых черносотенных.