Ох уж эти штуковины!

– Например, про болезни, – начал он перечислять.

– …про ориентацию, сексуальные заморочки, про то, нравится или не нравится, как человек одет, как он себя ведет, – она поглубже зарылась в подушку, теперь голос доносился, как из пещеры, – про то, что старенькие родители надоели, про то, что ненавидишь учителя в школе, коллегу, соседку… Это совсем не то, о чем следует всех оповещать.

– …или про то, что по вечерам моешь полы в подъезде, сторожишь автомойку по ночам… это не стыдно, но как-то люди не хотят, чтобы все вокруг знали…

– … или про то, что любишь китайскую лапшу…

– Я тоже… ну, то есть… нет, не так… Трустор нужен, но доработанный, – Толик подхватил с вешалки куртку и открыл дверь, – люблю тебя, котя.

– Мур-мур-мур, – донеслось из спальни.

Андрей Петрович отнесся к идее доработки Трустора с пониманием, ему, казалось, надоели визиты Джеймса Бонда, даже коньяк уже не помогал. Славка петушился, требовал сдать проект и умыть руки.

– Слав… ну, это же моя… ну, то есть… я придумал этот Трустор, – Толик попробовал наладить понимание в коллективе.

– Ни фига себе, бро, а я сколько впахивал?

– Ты, безусловно, соавтор, ты моторчик идеи и его ходовая… Но давай прислушиваться друг к другу, то есть…

– Понял, бро, не маленький. Я пока отпуск возьму, в выходные встретимся на треньке, там поговорим. А ты помозгуй в одиночестве.

Всю неделю Толик бился над новыми алгоритмами, но ничего не выходило: Трустор не так-то просто создавался, а переделать его на раз – и вовсе фантастика. До пятницы ничего не придумалось, да и ладно: Москва тоже не сразу строилась. Полазить по горам, посмаковать примирение с другом после этой мини-войнушки, и снова в бой. Он не сомневался, что удастся уговорить Славку: целый год бок о бок, внизу и наверху – за это время можно выучить человека и без всякого приложения.

Суббота выдалась гневливой. Сначала поругался с Ингой. Началось все с нелепой шутки: Толик побежал в продуктовый за припасами и забыл дома заготовленный список:

– Зая, скинь мне, что надо купить, – попросил он по телефону.

– Как глупо работать программером и вести записи на бумажных салфетках, – фыркнула жена.

– Не злись, котя, – он чмокнул в трубку, посылая таким образом воздушный поцелуй, – …ау, котя?!

– Здесь я, ищу твою бумаженцию.

– Иннуль, ты меня любишь? – он не включал Трустор, даже не планировал.

– Опять проверяешь? Ты идиот, что ли! Сказала же, не смей на мне его юзать, – и бросила трубку. Через минуту на ВотсАп прилетел список.

Пока возвращался домой, нагруженный свертками, пока мирился с надувшейся половинкой, пока упаковывали рюкзаки, погода испортилась. Когда десантировались на стартовой площадке, тучи обложили небо плотной сизо-сиреневой кашей.

– Наверное, никуда не пойдем сегодня, – проворковала старшая по девушкам.

– Ни фига, мы с бро пойдем, – отшил ее Славка.

Вроде бы не следовало рисковать попусту, но помириться со Славкой было важнее. Если сейчас Толик откажется лезть вверх, трещинка, расколовшая понимание между друзьями, расширится и может в конце концов превратиться в пропасть. Он молча вытащил из багажника канаты и начал сворачивать их вокруг страховочного пояса.

Наверх добрались молча. Ветер крепчал, шуршал болоневыми капюшонами, заглядывал под одежду, подслушивал, как бьются сердца. Пару раз Славка оступился, из-под рифленой подошвы полетели разнокалиберные камешки, побренчали по уступам и замерли, затаились где-то на середине трассы. По правилам Толик полз сбоку от друга, ему не перепало. В непогоду, без игривого солнечного сияния, вершины выглядели грозными и неприступными, казалось, из-за какой-нибудь точно выглянет свирепый великан, возьмет двумя могучими пальцами за трос, раскачает и выбросит себе на потеху. Так происходило иногда. Точнее, всегда, с промежутком в три-пять или триста лет. А хрустальные глыбы так и будут смотреть свысока, молча и снисходительно, не опускаясь до глупых человечьих страстей. На верхнем привале поговорить не удалось: ветер уносил слова. Толик пил горячий чай из термоса и похлопывал друга по плечу, мол, не обращай внимания, все это мелочи по сравнению с тем величием, которое подпустило к себе здесь, на пике, позволило заглянуть в глаза тучам.

Когда они начали спуск, небольшое облачко оторвалось от грузной набухшей мамки и пустилось вниз.

– Смотри, бро, оно хочет нас проводить, – оскалился Славка. Толик едва разобрал слова.

Спускались медленно, оглядывая чародейский пейзаж под ногами, запоминая, фотографируя глазами, прощаясь до следующих выходных. Определенно, горы – это своего рода наркотик: быстрое привыкание и тяжелая зависимость.

Через сорок минут Анатолий оказался в облаке, прирулившем аккурат к его трассе и застрявшем, словно на привале, только без термоса и бутербродов. Толик подобрался к верхней прозрачной кромке, потрогал ее ногой, как будто и вправду верил, что по облакам можно ходить, и осторожно полез дальше. Вот он уже по пояс в белесых прозрачных нитях, вот целиком. Снизу его еще не видно и сверху тоже. Спрятался в облаке! Чудо да и только! Даже в кино нечасто такое увидишь.