Поймите меня правильно: места эти в самом деле красивы. В мягком осеннем свете горы как будто маслом были намазаны, обильно, как тост, который я съела на завтрак, а лиловые вересковые долины вдалеке расступались, открывая вид на прозрачное озеро. И Лонгкросс, оставшийся у нас за спиной, был красив, словно реклама Британской империи. Если бы это считалось обычной прогулкой, я бы вполне могла получить от нее удовольствие, но мы же отправились на охоту, а получалось как-то не очень-то азартно. Со мной никто не разговаривал толком, разве что спрашивали время от времени, «хорошо ли» мне (Средневековцы не говорят «о’кей»), на что я с преувеличенным энтузиазмом восклицала: «Все прекрасно, спасибо» – и мы двигались дальше. По правде говоря, я не хотела признаваться, что никакого удовольствия от происходящего не получаю. Это казалось слабостью. Выходным в Лонгкроссе придавалось столь великое значение – и вдруг сказать, что мне это вовсе не так уж нравится. Все равно что провалить экзамен. Да и на самом деле все было о’кей. Никто не задирал меня – просто меня словно бы там и не было. Средневековки болтали с Шанель как заведенные, честное слово, они к ней подлизывались. Как будто за ужином накануне происходила какая-то извращенная церемония посвящения и Шанель ее успешно прошла. Или же, думала я, девочкам стало стыдно за то, как парни себя вели, и они пытаются это компенсировать. Так или иначе, я была вполне убеждена, что Шанель примут в Средневековки, это уже решено, а я останусь за бортом. Лучше бы и не приезжала.
Пройдя сколько-то, мы остановились на склоне горы и торчали там целую вечность. Все только и делали, что болтали и отхлебывали из набедренных фляжек. Слуги, помогавшие на охоте, нагнали нас, притащили всякое снаряжение и привели еще одну стаю собак. Шанель при виде собак сильно занервничала: то ли боялась их, то ли опасалась, как бы псы не напрыгнули на нее и не испачкали грязными лапами новенькие брюки-хаки. Я видела, как она с тревогой косится на собак и обходит их стороной, словно они воняли, – впрочем, смердеть-то они и правда смердели.
Я бы с радостью поболтала со слугами, расспросила бы их про устройство ружей и про то, как проходит охота на оленей, но была совершенно уверена, что разговаривать с ними не принято, и все тут. В конце концов я подошла к Шафину, который стоял в свободной позе, перекинув ружье через руку, – очевидно, он привез с собой свое личное ружье, только выглядело оно как-то непривычно, приклад под странным углом к стволу.
– У тебя ружье сломалось?
Он почти улыбнулся. Почти.
– Нет. Ружье полагается носить в таком положении: разряженным, сложенным и перебросив через локоть. Чтобы не выпалить случайно кому-нибудь в голову, если вдруг споткнешься.
– О!
И поскольку он мне ответил не совсем уж враждебно, я спросила еще:
– А что происходит сейчас?
– Наш достопочтенный хозяин – загонщик – поскакал вперед с лучшими своими выжлецами. Эти собаки предназначены «поднимать дичь», по следу оленя они идут без шума. Загонщик отделит одного самца от стада и отгонит его в другую часть охотничьего поля, в «логовище». Там олень может пастись до вечера, если его не беспокоить.
– Но мы его побеспокоим?
– Верно. – Он указал на высокого человека в непременной вощеной куртке. Василиск в образе человека, главный егерь по фамилии Идеал. Вокруг него кишели собаки, полностью заслоняя его ноги. – Видишь того парня? Он – доезжачий. Генри поручил ему привезти всю нашу компанию на то место, в расчете вспугнуть оленя.
В тот момент мне было по-настоящему жалко беднягу оленя и в то же время хотелось заприметить его уже наконец. Ведь я видела в замке лишь головы оленей, высушенные, выпотрошенные, набитые чучела. Джеффри и его бестелесных родичей.
– А Генри к нам вернется? – с притворной небрежностью спросила я. Он же сказал, я запомнила: «Увидимся там».
– Да, можешь не беспокоиться, – сухо ответил Шафин. – Прискачет обратно, как только вспугнет оленя. Ему понадобится сменить свору. Доезжачий заберет свору гончих по следу, а Генри возьмет других собак – попросту говоря, сменит спокойных псов на оголтелых. На убийц.
Я посмотрела на черно-рыжих собак, вертевшихся вокруг Идеала, вилявших хвостами. Выглядели они вполне безобидно.
– Большую часть дня олень будет держаться впереди, он бегает намного быстрее собак. Но ему придется пересекать лесную полосу и торфяник, перепрыгивать через стены, изгороди и ручьи. В итоге он вымотается.
Я-то и от рассказа вымоталась.
– И мы будем весь день его преследовать?
Он кивнул:
– Собаки чуют его запах. Мы пойдем по свежему следу. Следы копыт в грязи, отлетевшие из-под его ног камушки и тому подобное – это его выдает. Загонщики, – он ткнул пальцем в сторону помощников Идеала, они поголовно были в плоских кепках, – не позволяют оленю отклониться от заданного пути. И конечно, где-то по дороге нас ждет ланч. У высших классов принято убивать на сытый желудок.