Охота

Мы остановились на ланч, олень был надежно «обложен» и вроде охотно пасся рядом, словно дожидаясь, пока мы возобновим погоню. Мы же собрались в маленьком здании на склоне горы, в «охотничьем павильоне». Симпатичное место – одно большое помещение с каменными стенами, балками, на которых держалась крыша, и деревянными полами, похожее на амбар, но там имелся камин, и бодро горел огонь, и длинный стол уже был накрыт. Над камином, как вы уже догадались, висели рога. Хотя бы не целая голова на этот раз, просто рога.

Ланч был отличный, а после такой прогулки я здорово проголодалась, несмотря на сытный завтрак. Я сидела напротив Генри и рядом с Шафином, словно маленькое зависимое государство между двумя враждующими сверхдержавами. По большей части я смотрела в стол и знай себе ела. Угощали нас пастушеским пирогом с дичью, брюссельской капустой (прежде я ее только на Рождество ела) и морковкой, а на сладкое яблочно-смородиновым крамблом. Был тут и стилтонский сыр, его подавали, подумать только, с имбирным печеньем. Прислуживали за ланчем совсем не те слуги, что в доме, вероятно, этих нанимали специально для такой оказии. Как и за ужином, нормального питья, вроде сока или колы, не предлагали, только вино. Я усвоила, что вина у аристократов не красные и белые, а каждое называется особым именем. Красное за ланчем – кларет, а белое – сансер. Под конец трапезы на этот раз не подавали портвейн, пришлось выбирать между сливовым джином и виски. А если кто не хотел пить спиртное, оставалась только вода. Я снова отметила, что Средневековцы пили, как взрослые (я знаю, что большинству из них уже исполнилось восемнадцать, но вы понимаете, о чем я). Девочки еще ничего, и на Генри выпивка не сказывалась, но Пирс и Куксон меры не знали и держать алкоголь тоже не умели.

Пока мы ели и пили, я думала об олене, который отпыхивался после бега неподалеку от нас, в вереске. У него-то ни еды, ни питья, разве что горькой травы пожует. Решится ли он прилечь среди дрока, дать отдых усталым ногам? Надеялся ли спастись? Думал ли, чтобы истошно лающие собаки и истошно орущие двуногие убрались прочь? И что он переживет еще один день? Или он знал, как это делается, знал, что, если попытается уйти, его погонят обратно егеря, караулившие ниже по склону горы?

Поскольку я всей душой сочувствовала оленю, чья голова, по-видимому, должна была украсить очередную стену над очередным очагом, меня тяготила вся эта болтовня за ланчем насчет поддержания численности популяции и сокращения ее и отбора и контроля и как это полезно для сохранения поголовья. Болтали по большей части девочки, Пирс и Куксон, перебивая друг друга хорошо поставленными аристократическими голосами. Генри не присоединялся к ним.

– Это все правда? – спросила я его.

Он пожал плечами и отпил глоток вина из бокала. Над хрустальным ободком знакомым огнем сверкнули его глаза.

– Я просто люблю охоту, – сказал он, и я оценила его честность, хотя и не разделяла его чувств.

– Хотя если уж говорить серьезно, – продолжал Генри, и все за столом затихли и обернулись к нему, – природа зависит от порядка и равновесия. Если низшие виды делаются чересчур сильными или размножаются так, что выйдут за свои естественные пределы, их необходимо сдерживать.

– Верно, – согласился Куксон, служивший Генри эхом. – Взять хотя бы оленей: если их будет слишком много, возникнет угроза для фермеров. Они и природную среду обитания уничтожат, и пастбища домашних животных, коров, например.

– Куча проблем, – подтвердил Пирс, уже слегка смазывая слова.

– Чтобы высшие виды процветали, – все тем же разумным и размеренным тоном продолжал Генри, – низшие виды нужно выпалывать и сокращать.

За столом нарастала какая-то зловещая энергия, жадное внимание.

– Итак, ты утверждаешь, – медленно произнес Шафин, – что некоторые виды нельзя выпускать за отведенные им границы?

– Ты сразу уловил.

– И речь идет, разумеется, о животном царстве? – уточнил Шафин.

Генри обратил на него взгляд ледяных голубых глаз:

– О чем же еще?

Закончив ланч, мы стали готовиться к продолжению охоты. Шанель вышла в туалет, а Средневековцы затеяли какую-то странную игру: поглядывали друг на друга, кивали, перемигивались, чем-то зловеще взволнованные, что-то предвкушающие. Шафин, сидевший со мной плечом к плечу, наблюдал за ними, сощурясь.

– Хотел бы я знать, к чему все это.

Я накинула куртку.

– Понятия не имею.

Вернулась Шанель, и мы все двинулись в путь. Я не ошиблась, Средневековцы и впрямь были возбуждены. Только что не жужжали, как пчелы, и я подумала, они предвкушают скорую смерть оленя. Шафин, на которого я понадеялась было как на союзника, напротив, становился все более отчужденным, уходил в себя по мере того, как день близился к закату, а охота – к завершению.