Охота

В любом случае мне она сегодня была ни к чему. Я точно знала, в чем выйду к столу, как уложу волосы, какую выберу косметику. Я вынула из чемодана мамино платье – к счастью, этот материал ложился идеально, без складок.

Я надела его и решила обойтись без кудряшек принцессы. Нагрела щипцы и распрямила волосы, чтоб висели вертикально, челка до ресниц, сзади пряди падают на плечи. С угрюмым удовлетворением посмотрела на себя в зеркало. Платье было само совершенство – серебристо-серое, без лямок, тысячи крошечных черных как смоль бисерин сверкали и переливались, собираясь гроздьями, словно стаи скворцов. Может быть, моя мать не очень старалась быть матерью, но уж платья-то она шить умела, в этом надо отдать ей должное. Много работы было вложено в этот наряд, каждая бусинка пришита вручную. Тут-то я и подумала, что она, пожалуй, самую капельку меня любила, раз сшила для меня это.

Порывшись в косметичке, я выбрала самые черные тени и нарисовала на веках два ровных крыла, приподнятых к внешнему краю. Бросила последний взгляд в зеркало. Принцесса исчезла. Я снова была самой собой и – это меня порадовало – выглядела немножко даже опасной.

Я решила, что распития аперитивов в столовой не выдержу, если вообще это будет иметь место, и спустилась сразу к ужину, в одиночестве. Меня нисколько не удивило отсутствие Шафина. Я отчасти ожидала, что и Нел останется у себя в комнате и с каждым разом нас за ужином будет на одного меньше, как в фильме по детективу Агаты Кристи «Десять негритят», но она была тут – или обмылок, призрак былой Нел.

Теперь я сидела от Генри через стул, между нами поместилась Лара. За ланчем-то мы были рядом. Я подумала: наверное, меня за то наказали, что я кричала и требовала вызвать «скорую». Ужин начался в очень серьезной, даже мрачной обстановке, но после перемены блюд, когда выпили уже не первый бокал, Средневековцы, по своему обыкновению, расшумелись, девочки хихикали и верещали как ни в чем не бывало. Словно с Шафином не случилось никакой беды. Я долго возилась с едой. Подали уху, а я не любительница рыбного супа, тем более что я припомнила правило: накануне убийства оленя мы ели оленину, перед стрельбой по фазанам – птицу, начиненную дробью, а завтра нам предстоит рыбалка. Трудно было поверить, что спортивные забавы продолжатся после всего, что уже произошло, но, очевидно, судя по разговору за столом, такие неприятности не представляли собой ничего выдающегося. Примерно раз сто я услышала слова: «Такое часто бывает».

Такое часто бывает. Такое часто бывает. У каждого нашлась своя история про дядю, двоюродного брата или гостя, который попал под выстрел во время стрельбы по фазанам. Что-то меня это не очень убедило.

Единственный раз Шафин был упомянут по имени, когда Генри встал, постучал серебряным ножом по бокалу и дождался, чтобы все замолчали.

– Я, разумеется, не стану сегодня произносить тост в честь удачной стрельбы, – сказал он, – из уважения к Шафину, который был слегка ранен.

Слегка. Я вспомнила, как сочилась сквозь рукав куртки его кровь, и прикусила язык.

– Но я предлагаю выпить за Шафина и пожелать ему скорейшего выздоровления.

– Шафин! – повторили все уважительно, даже торжественно. А потом Пирс, высоко подняв бокал, добавил:

– Плейбой из Пенджаба! – и все расхохотались.

Я отставила свой бокал. Чувствовала, что подавлюсь этим вином.

Затем к Генри подошли двое слуг. Один из них положил перед ним переплетенную в сафьян книгу, уже раскрытую на нужной странице, а второй вручил ему перьевую ручку.

«Ох ты, – подумала я, – он собирается вписать результаты сегодняшней охоты, несмотря ни на что».

С моего места мне было трудно разглядеть, что он там пишет, но я догадывалась: он вносит в книгу количество перебитых за день фазанов. Потом он еще что-то дописал и повернул книгу ближе к Ларе. Их взгляды встретились, и оба они скверно ухмыльнулись. Это Генри зря сделал, потому что, показывая запись Ларе, он тем самым показал ее и мне.

Никогда не забуду, что я прочла на этой странице. Я и поныне словно вижу перед собой, как в свете свечи просыхают на бумаге чернила в краткой записи:

1 х Шафин Джадиджа

Все те ужасные мысли, которые я кое-как укротила, пока сидела на постели, у себя наверху, и следила, как снаружи надвигается ночь, теперь снова подступились ко мне, сгустились, как тьма за окном. Генри де Варленкур внес Шафина в охотничий журнал в качестве добычи. Он ценил его не выше тех фазанов. Генри не просто записал имя Шафина, он его еще и посчитал. «1 х Шафин Джадиджа», как будто Шафинов на свете – десятки тысяч. Фазаны и пейзане, и те и другие, взаимозаменяемые, по дешевке.

Я испугалась, как бы мне не стало плохо.