Брат Скелтон, учитель истории, расписывавший нам битву при Хаттине. Тот самый, который так переживал за пунктуацию, мы прозвали его пунктуационной полицией. Брат Моубрэй, преподавательница классических языков, это она рассказывала нам о том, как пятьдесят псов растерзали Актеона. Брат Стайлс, тоже преподававшая историю, с ней мы добрались до Джанни Висконти, охотившегося не на животных, а на людей. И во главе – Ролло де Варленкур, Мастер Охоты.
– Пятеро, – подытожила я. – Ровесники, все бывшие ученики. Они все заодно, они все участвовали в «Охотъ, стрельбъ, рыбалкъ». В школе они были Средневековцами, а когда выросли, все, кроме отца Генри, стали братьями. Так этот цикл возобновляется, Порядок сам себя поддерживает и добрые старые времена – как говорил Генри – не кончаются.
Шафин посмотрел на меня:
– Как далеко охотничьи журналы уходят в прошлое? Ты не обратила внимание?
Я призадумалась:
– В Средние века, запросто.
– Господи! – сказал Шафин. – Это началось, еще когда Средневековцы были в самом деле средневековыми.
Он все еще просматривал книгу.
– Смотри! – ткнул он в случайную страницу.
«Протокол Ордена Оленя, Юстициум Михайлова триместра, 1962, Бэддсли-мэнор. Юстициум триместра Хилари, 1967, Полесден-кросс. Юстициум Троицына семестра, 1965, Дербишир-хауз».
Он поднял глаза:
– Выходит, это распространено гораздо шире. Не только Лонгкросс.
– Так и должно было быть, – кивнула я. – На протяжении тысячи лет не каждый же год тут учился в старших классах кто-то из де Варленкуров. Случались между ними зазоры – и тогда другие вожаки Средневековцев приглашали в свои замки на тот же кровавый спорт.
– Но у них всех есть одно общее, – сказал Шафин.
– Школа, – закончила его мысль Нел.
– Секта управляет школой, – подхватила я. – И школа подпитывает секту.
– Теперь вожаком стал Куксон, – сказал Шафин. – Генри ведь так и говорил: Порядок продолжится, пусть и без него.
– Так не будет! – Я поднялась. – Шафин, бери журнал. Нел, бери телефон.
– Куда мы идем?
Я уже стояла у двери.
– Настала пора все рассказать Аббату.
И вдруг пальцы мои замерли на ручке двери, похолодели.
– Нет, погодите! А вдруг он тоже в этом замешан?
– В журнале его нет, – напомнил Шафин.
– И он не носит перстень-печатку, – добавила Нел.
– Хорошо, – сказала я. – Тогда идем.
Аббат просмотрел признание Генри с начала и до конца, не промолвив при этом ни слова.
Он зажал себе рот левой рукой, лицо окаменело от ужаса. Нел была права: на левой руке Аббат не носил перстень-печатку, лишь простое обручальное кольцо из золота. Правда, и это меня чуточку удивляло, ведь никто никогда не видел Аббатису (так ее, наверное, надо было бы называть). Впрочем, может быть, она умерла. Ведь Аббат был не так уж молод, а после того, как посмотрел видеозапись, и вовсе выглядел стариком.
Видео закончилось, повисло долгое молчание, лишь глухо тикали часы с маятником на каминной доске.
Мы все трое сидели в глубоких кожаных креслах, а по другую сторону стола из красного дерева – Аббат. Он был в мантии, мы все – в тюдоровских плащах. На стенах дубовые панели, ряды книг на полках, над головой дипломы и сертификаты в рамках. Наверное, мы все вместе выглядели словно картинка из рекламного проспекта СВАШ. Более цивилизованного разговора и представить себе невозможно. Вот только увиденное Аббатом – дикарство в чистом виде.
Он довольно долго молчал. Потом снял очки, потер переносицу. Вид у него сделался немного чудной, как бывает, когда человек все время носит очки и вдруг появляется без них. Он выглядел разбитым.
– Бедный Генри, – печально произнес он. – Под конец он совсем растерялся. Простите меня: я не подозревал, что это было самоубийство.
Аббат вернул очки на место, помигал, точно сова, и пристально уставился на нас.
– И все это правда? Это чудовищное… развлечение? Трудно поверить.
– Все правда, – сказала я. – Мы прошли через это в тот Юстициум в Лонгкросс-холле.
– Меня травили собаками, – выдавила Нел.
– Меня подстрелили, – продолжил Шафин.
– А меня бросили в озеро Лонгмер – и так и не выудили, – завершила я.
Аббат сложил руки перед собой, переплел пальцы.
– Расскажите мне эту историю последовательно.
И мы выложили ему все. Нел первая начала, потом Шафин рассказал свою часть истории, я закончила. На это ушло столько времени, что снаружи успело стемнеть. Слушая нас, Аббат делал пометки на листах толстой кремовой бумаги – у него целая пачка лежала на столе.
– И этот Порядок, который Генри упомянул под конец, – Аббат указал перьевой ручкой на телефон, – что он означает?
От Аббата ничто не ускользнет. Он сразу понял, что Генри говорит о какой-то секте, он, в отличие от нас, не пропустил слова о порядке мимо ушей. Тут-то я поняла, насколько он умен – впрочем, иначе бы он не сделался директором такой престижной школы.