Охота

Почти полгода я проводил еженощные эксперименты и кое-что выяснил, хотя все еще мало что понимал. Отключенный от телетайпа, компьютер застывал на две секунды, а потом продолжал печатать сообщение – и делал это еще сто тридцать семь секунд. До этой точки он знал о случившемся все, после – уже ничего. Возможно, это я бы еще как-то переварил, но я выяснил и кое-что похуже. Компьютер предвидел будущее, причем безошибочно. Для него не имело никакого значения, касается ли информация событий, что уже случились, или тех, что только разрешались, – главное, чтобы те находились в пределах двух минут и семнадцати секунд. Если я печатал ему на телетайпе выдуманную информацию, он послушно повторял ее, а после отключения кабеля сразу замолкал; следовательно, он мог продолжать описание только того, что по-настоящему где-то случалось, а не того, что выдумано. По крайней мере, я пришел к такому выводу и занес его в записную книжку, с которой не расставался. Постепенно я привык к такому образу его действий, и он, не пойми когда, начал ассоциироваться у меня с поведением собаки. Как собаку, компьютер следовало сперва поставить на след, дать ему хорошенько принюхаться к началу серии событий – вроде как к следам, и, как и собаке, необходимо было некоторое время, чтобы переварить данные, – когда же он получал их слишком мало, то замолкал, или отписывался общими фразами, или вообще брал ложный след. Например, он путал разные местности с одинаковыми названиями, если их не описывали совершенно однозначным образом. Как собаке, ему было все равно, по какому следу он пойдет, но когда уже он «внюхивался», то был точен – на протяжении ста тридцати семи секунд.

Наши ночные сессии всегда происходили между тремя и четырьмя часами утра и приобрели характер допросов на следствии. Я пытался припереть его к стенке, изобрести тактику перекрестных вопросов – а скорее, таких, которые исключали альтернативы, пока я не пришел к идее, которая по простоте своей показалась мне весьма притягательной. Как помните, Роджерс написал о землетрясении в Шерабаде из Анкары, а следовательно, тот, кто сообщал новость, не обязательно должен был находиться там, где происходило описываемое; но пока речь шла о земных происшествиях, нельзя было исключить, что некто – человек или хотя бы животное – является их наблюдателем и что компьютер имеет возможность каким-то образом этим воспользоваться. Я решил набросать начало сообщения, которое касалось места, в котором нет и никогда не было ни одного человека, поскольку речь была о Марсе. Потому я дал машине ареографические данные из самого центра Малого Сырта, и, дойдя до слов «на данный момент на Малом Сырте – день; глядя вокруг, мы видим –», тут я дернул за кабель, вырывая его из гнезда. После секундной паузы компьютер закончил «планету в лучах солнца», – и больше ничего. Я изменял начало фразы раз десять, но не вытянул из него ни единой подробности: машина продолжала отговариваться общими местами. Я решил, что его всезнание не касается планет, – и мне, не пойми отчего, от этой мысли сделалось чуть полегче.