Охота

Удивительно, с какой легкостью человек принимает необычное, едва только поймет его механизм – или если ему хотя бы покажется, что он его понял. Мне казалось, что я играю с компьютером как кот с мышью, что я обманываю его, что полностью контролирую ситуацию. Макет номера имел многочисленные лакуны, и тексты, которые должны были их заполнять, приходили теперь, на пике активности, по несколько за раз. Я по очереди искал соответствующие кабели в пучках и вынимал штекеры один за другим, пока не остался с шестью или семью в кулаке. Компьютер работал как ни в чем не бывало, хотя уже не был соединен ни с одним телетайпом. «Он точно, – говорил я себе, – различает буквы и слова по вибрации, а то, чего он не воспроизведет сразу, восстановит молниеносной экстраполяцией или другими своими математическими способами». Я действовал словно в трансе; сосредоточенный, я ждал, когда очнется следующий телетайп – а когда заработал римский, то потянул за кабель, но так сильно, что, когда штекер оказался у меня в руке, одновременно выпал и второй, которым запитывался сам телетайп, а потому он просто замолчал. Я уже двинулся, чтобы воткнуть его в контакт, когда что-то словно толкнуло меня – и я взглянул на экран.

Римский телетайп был мертв, однако компьютер продолжал заполнять место, предназначенное для итальянского правительственного кризиса «последними сообщениями». Затаив дыхание и чувствуя, как с полом и моими коленями снова начинают происходить странные вещи, я подошел к экрану и невинные слова («выдвинул премьером Батиста Кастельяни…») читал словно депешу с того света. Как можно быстрее я подключил римский телетайп к сети, чтобы прочесть оба текста.

О, теперь разница между ними была куда большей, но компьютер не отклонился от истины – вернее, от содержания сообщения. Премьером и правда стал Кастльяни, но это предложение теперь выступало в другом контексте и на четыре строки ниже, чем на экране. Казалось, двое журналистов, независимо друг от друга узнав об одном и том же, в свободной манере отредактировали, каждый по-своему, текст заметки; на подгибающихся ногах я уселся, чтобы в последний раз проверить свою гипотезу, но уже чувствовал, что это будет пустая трата времени. Вся моя рациональность мгновенно исчезла; ведь каким же образом компьютер мог считывать дрожь телетайпа, который был глух и нем, словно камень? Он ведь не мог зафиксировать дрожь того телетайпа, на котором в Риме работал наш корреспондент! Я почувствовал головокружение. Войди кто-нибудь в тот момент, пережил бы бог весть какие подозрения насчет меня: весь потный, с прыгающим взглядом, со сжимаемыми в потной горсти кабелями, я походил на преступника, пойманного на горячем. Я чувствовал себя как крыса, загнанная в угол, и отреагировал тоже как крыса: потому что принялся резко отключать все телетайпы, так что за миг замер перестук последнего из них, и я остался в мертвой тишине с моим компьютером. И тогда случилось странное: возможно, еще более удивительное, чем все, что происходило до сих пор. Хотя макет номера еще не был заполнен, прирост текстов заметно снизился. Более того, в новом, замедленном темпе появлялись фразы, лишенные четкого смысла, бесплодные – одним словом, вода. Еще некоторое время строчки текстов еще ползли по экрану на свои места, а потом замерли – все. Несколько текстов имели абсурдно комический характер: была там заметка о футбольном матче, в котором вместо фразы о конечном результате фигурировала пустая фраза о гордой осанке игроков обеих команд. Очередные сообщения из Ирана обрывались утверждением, что землетрясения – это явления космического масштаба, потому что случаются даже на Луне. Звучало такое совершенно ни в тын, ни в ворота. Таинственные источники, из которых компьютер до этого момента черпал свое вдохновение, пересохли.