Охота

– Ты не перестаешь удивлять, Эмма. Я начинаю подумывать, не оставить ли тебя здесь навсегда. Этот подвал должен был быть для тебя клеткой, а ты умудрилась свить в нем гнездышко.

Он расхохотался металлическим голосом. Джек сделал шаг, приблизившись к матрасу. Лестница была за его спиной. Эмма Пратт была за его спиной. Наконец-то журналистка стала тем червем, способным просочиться в самую гниль. Пока Джек исполнял дифирамбы в свою честь, девушка прокралась к ступенькам. Она посмотрела наверх. Свобода. Свет. Спасение.

Не праздновать раньше времени, Эмм! Путь не такой долгий, но преодолеть его следует быстрее ветра. По крайней мере, быстрее, чем этот ветер заметит Джек. Ее личный изверг. Последняя сволочь, которую Эмма не пощадит, представься ей такой случай.

– Неужели ты спишь, дорогуша? Я принес тебе кое-что вкусное. Ты же любишь мою стряпню, не правда ли? – говорил великан, стоя на одном месте как памятник. – Ну, хватит, Эмма! Вставай!

Джек пнул матрас, но тот остался на месте. Под ним все еще могла быть журналистка.

– Поднимай свой тощий зад, я сказал!

Схватившись за холодный металл лестницы, Эмма Пратт выпустила жгучую струйку воздуха, собравшись с силами. Она убирается отсюда к чертовой матери! Пришло время этому мудаку пропитаться дерьмом подвала.

Девушка оттолкнулась от дна, а дальше все происходило как в замедленной съемке. Эмма подтягивалась на толстых прутьях, расстояние между ступеней казалось необычайно большим, руки скулили от боли уже на третьем рывке. Но ей было плевать. Журналистка вытаскивала себя, потому что больше рассчитывать было не на кого. Вот так: сжав зубы и наплевав на гудящие мышцы, она тянулась к свободе. Свет был все ближе. Тепло. Свежий, по сравнению с затхлым смогом подвала, запах. Эмма представляла, как солнечные лучи ласкают ее кожу, они жгут все сильнее, потому что скучали по ней. Хоть кто-то ждал журналистку там, наверху. Стертые ладони не сдавались. Жажда к жизни. Вот чего было не занимать Эмме. Неустанная жажда. Вечное урчание в животе в поиске чего-то нового. Раненная, избитая суровой судьбой, Эмма Пратт не останавливалась ни на секунду.

Что было внизу, обнаружил ли ее пропажу Джек, не имело значения. Только вперед. Через стертую кожу и боль на пути к спасению!

Забытое чувство свободы. Глаза заполнили слезы, когда Эмма коснулась решетки. Невозможно было поверить. Несколько дней в изнуряющих условиях, в сырости, от которых легкие превратились в сдувшиеся шары с гелием, и свобода кажется такой чужой. На мгновение мозг вспарывает ток дикой мысли: что если все это было ошибкой? Может быть, оставшись на дне, Эмма достигла бы большего? Да чхать. Когда летишь вниз головой с нескольких метров, хочется лишь умереть мгновенно.

Джек ударил по лестнице, и та переломилась пополам. Этот ублюдок дождался, пока жертва вдохнет сладкий запах свободы, коснется ее кончиками пальцев, чтобы падение было в разы больнее. Эмма перевернулась от резкого толчка. Она легка на воздух. Стопа зацепилась за ступеньку и, вывернувшись в обратную сторону, не позволила журналистке рухнуть с пятиметровой высоты. Эмма ударилась спиной о лестницу и наклонилась вместе с ней, застряв в глотке подвала. Девушка висела поперек черной пещеры вниз головой. Она потеряла сознание и качалась до тех пор, пока Джек не выждал нескольких минут, позволив крови насытить мозг журналистки, чтобы бросить ее на матрас.

– Ах ты тварь, Эмма! – завопил великан.

Тарелка с ужином громыхнула у его ног и отлетела в сторону как гильза. Побагровев, Джек в истерике стучал ногами о пол и несколько раз шлепнул ладонями по сырым стенам.

– Я делал для тебя все, конченная ты стерва!

Из его пасти вылетали брызги желчи, полторы сотни килограммов чистой мускулатуры обросли толстыми ветвями вен и артерий. Тело буквально окаменело от ярости.

– Сука! Сука! Сука!

Эмма лежала без сознания, с безликим лицом, лишенным надежды. Она никогда не выберется отсюда живой. Единственный шанс, единственная попытка, оказалась тщетной. Гнить журналистке в этой камере своего личного ада, пока Харон не решит переправить ее на другой берег.

Невероятных размеров тварь находилась с Эммой Пратт в одном помещении. От такого соседства становилось тесно. Будто в клетку со львом забежала мышь. Хорошо, что девушка отключилась. Дышащий огнем великан смял сломанную лестницу как консервную банку. Журналистка разрушила его планы. Стерла те блаженные чувства, которые населяли Джека. Испоганила настроение, в конце концов. Эгоистичная стерва.

Направив сложенные в рупор ладони кверху, Паркер закричал:

– Канн! Канн!

Животные в сарае забились по углам от звуков со дна колодца. Мальчик, услышав нечто, похожее на голос из водосточной трубы, вошел в сарай и увидел открытую решетку. Наверное, отец снова прочищает подвал. Весной он забивается чуть ли не каждый день. Канн заглянул в черноту, из которой доносился зловонный запах. Он снова услышал голос отца.

– Я здесь! – сказал мальчик.

– Отлично, сынок! Ты должен спустить мне запасную лестницу! Эта сломалась!

– Ты в порядке? – спросил Канн.