Внезапно Полуэктову пришла заманчивая идея, для воплощения которой особого труда не потребуется, и помогут ему в этом автомастер и художник. Их он тоже вызвал на допрос, обоих тоже к девяти: пусть потомятся в приемной, поразмыслят над своим положением. Не зря говорят: нет страшнее наказания, чем беспросветное ожидание. А Полуэктов уже почти убедил их, что им ничего, кроме тюрьмы, не светит, если ему не помогут. Надо, чтобы они окончательно поверили в это. И с Татарниковым надо изменить тактику…
Скородумов, как всегда, явился в кабинет следователя за минуту до начала допроса. Исключительно педантичный человек: все у него рассчитано по минутам, все делает от и до, согласно указаний. Ему уже под пятьдесят, а так и не выбился в маститые сыскники, бегает то у одного, то у другого на посылках. Не глупый человек, но очень уж осторожный, будто из-за угла мешком напуганный, очень боится экстремальных мер: когда Полуэктов пускает в ход «принудительный» метод — кулаки, дрожит как осиновый лист, будто сейчас и его начнут колотить; потому, видно, и безынициативен, потому ему и не доверяют ответственных дел. Но помощник он незаменимый.
Быстро открыл сейф, достал нужные бумаги. Кивнул на дверь.
— Уже притопали. Как миленькие. Вместе сегодня будем или разделимся?
— Вместе, — уточнил Полуэктов. — Пусть подождут и посмотрят на своего сообщника, — нажал на кнопку вызова дежурного: — Из тринадцатой Татарникова давайте.
Татарников за месяц пребывания в изоляторе временного содержания почти не изменился: чуть похудел да синяк под глазом — отметина за непочтение к правоохранительным органам. Но таких, как он, прошедших через КПЗ и изоляторы, через допросы и побои, три года довольствующихся тюремной баландой, ничем не сломить. И на этот раз вошел в кабинет следователя, как к теще на блины, — развязной походкой с брезгливостью на лице. Прошел к столу и, не ожидая приглашения, развалился на стуле. «Ну, давай, мол, следователь, врежь мне еще раз, покажи свою силу и превосходство. И все равно я на тебя х… положил. Все равно ты ничего из меня не выбьешь, ничего не добьешься».
Полуэктов, стиснув зубы, пересилил клокотавшее в нем негодование, изобразил на лице нечто подобие улыбки. Сказал язвительно:
— Ну что, начнем сначала трепать мочало?
— Тебе виднее, начальник, — насмешливо ответил Татарников. — Тебе за это деньги платят. А мне — срок идет.
— Врешь, бандит. Не идет — наматывает. За каждый месяц отсидки в изоляторе, год к сроку тебе накручивает. Можешь мне поверить — постараюсь.
— Напугал бабу мудями…
— Вон отсюда! — не сдержавшись, рявкнул Полуэктов. И приказал сопровождающему: — Еще раз напоминаю: никаких передач! На прогулку не выводить, в туалет не пускать. Пусть в камере свое говно нюхает…
Совсем другой человек — Раков вошел в кабинет: испуганный, полусогнутый, послушный. Остановился недалеко от двери, боясь подойти к столу, где стоял стул для допрашиваемых. Глаза смотрят на следователя виновато, покорно: видно, слышал, как тот кричал на Татарникова.
— Проходи, — кивнул Полуэктов на стул и обратился к Скородумову, с которым договорился заранее, как «подготовить» автомастера к допросу: — Побеседуйте, пока я отлучусь минут на пять.
Замысел следователя по особо важным делам восхитил Скородумова, и он с радостью взялся за его осуществление. Когда Раков сел и немного успокоился, Скородумов подошел к нему и, склонясь к уху, чуть ли не шепотом спросил:
— Тебя, говорят, Тобратов вызывал на допрос. Если не секрет, о чем он тебя спрашивал?
Раков пожал плечами.
— Какой секрет? О том, о чем и вы спрашиваете. Еще интересовался, что я слышал об убийстве Грушецкого и что думаю по этому поводу. А что я могу думать?.. Конечно, тот, кто заинтересован в этом. Не верю я, что Грушецкий нападал на инкассатора. Скорее всего, кто-то другой, а вину на него хочет свалить.
— Правильно думаешь! — одобрил высказывание Скородумов, взмахнув восторженно перед носом допрашиваемого пальцем. — Именно тот, кто решил все грехи списать на твоего друга. — Скородумов подчеркнуто нажал на слово «друга», от чего Раков заерзал на стуле, ожидая подвоха. Но подвох был не в этом, и наивный автомастер не уловил, на чем собирается подловить его следователь, а когда Скородумов заговорил сочувственно о положении подозреваемого, стал советовать, как и что отвечать Полуэктову, тот даже поверил в его искренность. — Ты думаешь, нам не надоело здесь целыми днями и ночами заниматься поисками, допросами? С нас тоже спрашивают… Кто-то ограбил, кто-то убил, а мы — отвечаем. — Доверчиво положил Ракову на плечо руку. — Я верю, что ты не знаешь, не видел, кто нападал на инкассатора, случайно оказался в день убийства в Иваново-Константиново и встретился там с Грушецким и Татарниковым. Во сколько, ты говорил, видел их?
— Где-то около десяти.
— Точно?.. А если чуть позже, скажем, часов в тринадцать?
— Да нет, я хорошо помню — утром. Я же Вуциса, художника, на грибалку туда подвозил. Спросите у него.