Жорик Чичев, по кличке Чич, со вздохом сложил трубку, засунул ее в пластиковый пакет рядом с биноклем и затолкал пакет поглубже в сено. Везет же некоторым – у кого бабок валом! Этот вот, с которым только что базарил, заведет сейчас тачку свою и рванет в город – по хорям. А завтра днем отсыпаться будет в теплой постельке с гидроматрацем. Ему же с корешками предстоит завтра занудная и нервная работа – отчаянно торговаться с хозяйкой дома напротив за право его обладания. Шеф выделил сто «лимонов». И на покупку усадьбы и на все прочие расходы, включая и накладные. Но столько харь напоить и прокормить... Дело в том, что, кроме Чича, в станице «работали» по этому варианту еще шесть человек, по предварительной версии – бригада «шабашников», прибывшая в бывший колхоз, а ныне акционерное общество, якобы для строительства корпуса нового телятника. В действительности же все семеро любыми путями должны были уговорить тетю Дуню, супружницу пропавшего без вести Ивана Федоровича Гребова, поскорее продать участок с домом, садом и виноградником. На кой хрен шефу эта хаза, когда у него своих две дачи, никто из них спросить не отважился. Надо – значит, надо!
Почву для более гладкого урегулирования вопроса купли‑продажи Жорик стал подготавливать уже через два дня по прибытии в станицу, не дожидаясь основной бригады. Суеверных на Кубани, надо сказать, еще полным‑полно, и тетка Дуня не была исключением из их числа. После трех месяцев бесплодных хождений по различным инстанциям в поисках пропавшего мужа она стала плохо спать: по ночам в пустом огромном доме слышались подозрительные охи, вздохи, различные шорохи и стуки... А однажды, дрожа под одеялом, она расслышала в соседней комнате шарканье и старческое покашливание... Объяснение, конечно, существует для любых мистических проявлений: если долго прислушиваться в темноте, чего‑то страшась и ожидая увидеть, то в результате притока адреналина в кору головного мозга эта чертовщина обязательно примерещится. Так было и в этом случае: потрескивание обоев на стене в совокупности с едва уловимыми шорохами, производимыми по дому котом Васькой, были приняты тетей Дуней заявление покойного мужа (что Гребов мертв – подсказывала ее душа). Так что к приезду Чича она была уже наполовину готова продать усадьбу и перебраться жить к сестре, которую ее благоверный сделал вдовой через десяток лет после свадьбы, сгорев от страстной любви к «зеленому змию». Вдовам, конечно, веселее было коротать жизнь вдвоем. Беспокоили до поры до времени тетю Дуню лишь Неустроенные дед Федя и Славка, которые в это время были заняты какими‑то делами на побережье Черного моря.
В конце концов, она решилась – отправила им письмо с подробным описанием того, что случилось, и просьбой посоветовать – как поступить с домом. Подтолкнула ее к письму вовсе не жажда денег, хотя деньги для потомков казаков никогда лишними не бывают по причине их постоянной нехватки. Дело в том, что последние две недели кошмары по ночам стали являться с завидным постоянством: сперва что‑то скрипело и постукивало в окна, затем однажды, уже под утро, во входную дверь забарабанили.
Тетя Дуня спросонья бросилась к ней, откинула крюк и... в открывшийся проем вместе с серым утренним светом ввалился замшелый почерневший кладбищенский крест. Хозяйка с воплем скаканула через него и как была – в одной рубашке – понеслась по улице к сестре, распугивая идущих к пастбищу коров. Когда сестра Маня, отпоив прибежавшую валерьянкой, потребовала объяснений ее неглиже – выложила все, как есть – про полтергейст. Маня, конечно, мало поверила ее объяснению, потому как третий год жила без мужа и ничего такого ей не являлось, так она и сказала единокровной родственнице. Оскорбленная таким недоверием тетя Дуня сразу пришла в себя и заявила сестре, что если бы у нее, как у некоторых, было на каждую ночь по станичному хахалю‑кобелю, ей некогда было бы следить за разными там явлениями. Но так как она, опять же не в пример некоторым, верна навеки памяти своего Вани, то... Короче, помирившись, сестрички сошлись на том, что пару ночей Маня проведет у Дуни и если рассказы той не подтвердятся, будет хлопотать о переводе ее в стардом – благо переводиться недалеко – здесь же, в станице. Однако уже на следующую ночь от идеи стардома пришлось отказаться: в открывшуюся внезапно дверь спальни важно вошел... светящийся человеческий череп, с жужжанием пробежался под кровать, на которой тряслись от страха обе сестры, затем вернулся к порогу и исчез за ним. Дверь захлопнулась, зато раздался стук в окно. Тетя Дуня и Маня перевели квадратные глаза туда и, заорав от ужаса, стали рвать другу друга одеяло: в ярком лунном свете снаружи стоял Иван Федорович и приветственно делал им ручкой. На этом кошмар закончился, но перебраться сестрам пришлось в другую комнату: спать на мокрой перине не очень‑то приятно...