За окном яркое солнышко, в приоткрытое окно тянет ароматами лета — мятой и мёдом. Неожиданно чихнула, и прозрение ко мне пришло с этим чихом, как будто весь туман из головы моментально выветрился. «Как же я раньше не додумалась?»
— Кет, быстро неси с чердака запыленную какую-нибудь тряпку, — приказала экономке, но она не двигалась с места, недоверчиво на меня глядя. — И обязательно побольше пыли.
Я указала пальцем на свой нос.
— Сию минуту, — просияла, наконец, Кетти.
Уж кому как не ей лучше всех знать о моей реакции на пыль. Не раз бедной экономке приходилось самой заканчивать уборку, когда я с чихами, слезами и заложенным носом, убегала на свежий воздух.
Стратегия придумана. Пока Кет занимается поисками на чердаке, решила привести себя в надлежащий вид: на голову нацепила старый чепчик, скрыв под ним волосы. А пусть его сиятельство гадает: рыжие они там или нет. На плечи тёплую рубаху, вокруг шеи повязала шарф.
«Ну, и вид у меня!» — хихикнула, увидев своё отражение.
Приложила к носу платочек и сделала несчастным взгляд. «То, что нужно!»
Вернулась Кетти со старой пропыленной скатертью. Взяв у неё из рук: вдохнула поглубже и замерла, ожидая эффекта. Но он не последовал. С тревогой переглянулись с экономкой. Это что ж получается? Сколько я лечила, лечила эту болячку, она не проходила, а тут, когда так нужно, организм опять меня подводит.
Потрепала старую тряпку хорошенько и вновь вдохнула. Прошла пара томительных минут, в которую мы с ужасом разглядывали скатерть. Наконец, долгожданный чих последовал. Никогда ещё так не радовалась подобной особенности моей организации.
Глаза стали слезиться, нос заложило, чихи последовали один за другим.
Счастливая улеглась в постель.
— Зови герцога, — проговорила в нос, и поднесла к глазам платок. — Только предупреди, что я очень больна.
— Добрый вечер, — произнёс, входя в комнату герцог, и склонил голову в вежливом поклоне.
— Ваше сиятельство, — прохрипела приветственно в ответ больным-больным голосом, а потом добавила капризно, сильно гнусавя: — Какое уж тут доброе…
И застонала для достоверности.
Давей более не церемонясь, прошёлся вдоль кровати и присел на постель, с состраданием заглядывая в глаза:
— Как же такое с вами случилось? Просквозило где-то? — задал вопрос и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Раннее лето — такое коварное время, того и гляди простуду подхватишь. Теплее одеваться надо. Как же вас так угораздило?
И так он это назидательно произносил, будто моя экономка. Только открыла рот, чтобы ответить, но его сиятельство не дал произнести ни слова:
— Или в холодной воде искупались? — задал ещё один коварный вопрос, хитро щуря глазки, и от этих слов озноб по коже прошёл, а он ещё и добавил: — Погода нынче обманчива: решишь, что вода тёплая, а от неё ещё несёт весенней прохладой.
«Он ведь знает, гад! Знает…Внутри всё замерло, даже сердце, казалось, перестало биться».
— Да что вы?! — ответила кисло. — Какое купаться?! Даже и не думала.
Громко высморкалась в платочек. Может хоть это отобьёт у него охоту задавать вопросы, да вызовет желание уйти поскорее.
— Да, ну?! — приподнял этот ирод бровь, пытаясь сдержать улыбку, как будто что-то очень смешное разглядел.
«Ещё и издевается!»
— Что вы! Я с детства воды боюсь, — заверила его. — «Эх, врать, так врать. Что мне ещё остаётся?!»
Герцог в ответ лишь недоверчиво хмыкнул.
— Это я лихорадку подхватила, — заявила с важным видом и чихнула для достоверности.
— Где же вы так умудрились? — сдвинул брови его сиятельство, изображая сочувствие, а в глазах черти заплясали.
Захотелось двинуть его, что есть силы в глаз. Ещё и потешается надо мной, такой больной и немощной!
Странная у нас с ним игра получается. Он знает, что я — Лиса. Ну, или догадывается. И даже источник моей странной болезни подозревает. Я знаю, что он все знает, или почти все. Но мы оба продолжаем нести чушь, и лишь взгляды да полуулыбки выдают истину.
— Больного одного лечила, — поведала почти шепотом, делая вид, что дышать мне тяжело и закатила глазки, якобы от накатившей слабости.
— И как больной? — чуть ли не хихикая спросил герцог.
— Умер, — ляпнула со злостью. — «Не позволю надо мной подшучивать».
— Как же так? Не удалось исцелить? — протянул тот с отчаянием в голосе и смешинками в глазах.
— Нет, — ответила серьёзно. — Ему уже было не помочь. Тяжелый случай. Очень тяжелый!
Последние слова произнесла с угрозой. А потом, когда этот инквизитор взял меня за руку и принялся еле ощутимо проводить пальцем по ладони, от чего все внутренности пришли в трепет добавила:
— Вы бы держались от меня подальше, это очень заразно. Тоже умереть можете!
— Меня никакая зараза не берёт, — заверил он, и поднес мою руку к губам, наблюдая за моей реакцией.
И она последовала, да ещё какая: сердце бешено забилось, разгоняя по венам кровь, дыхание сбилось, и я предвкушении следила за его губами, ожидая, когда же они коснутся кожи на моей ладони.
А этот искуситель медлил, обдавая дыханием кисть.
«Ну, же!» — захотелось поторопить, невольно взглянула ему в глаза и… пропала. Этот взгляд гипнотизировал, манил и обещал так много.