Охота на мух. Вновь распятый

Поэтому, когда Атабек, остановившись у дальнего поста, попросил одного из охранников осмотреть оцепление и переговорить с загонщиками, все ли в порядке, предупредить, что сегодня вечером приедут гости, а завтра начнется охота, ни у одного охранника не возникло и тени подозрения: маленький, старенький Атабек был не опасен даже одному из них, любому. Сидевший рядом с Атабеком охранник вылез из саней и пошел проверять пост оцепления.

Атабек, дрожа, якобы от озноба, закутался в шубу с головой. Охранник, сидевший впереди, взглянув на закутанного Атабека, перестал за ним следить, достал сигареты и закурил. А в это время Атабек следил за ним в специально оставленную щелочку в шубе и, улучив момент, хватил что есть силы охранника по затылку медной статуэткой Будды. То ли многовековая история была весома, то ли действительно статуэтка была увесистой, но удар получился блестящий: охранник, не пикнув, свалился с саней, а Атабек, вцепившись в вожжи, хлестанул лошадь и, дико завизжав, погнал сразу в лес по узкой дороге, которая, как он знал, выводила на шоссе, ведущее к аэродрому, недаром он так хорошо выполнял свои обязанности и разведал заодно что к чему. Сзади хлестанул выстрел, второй, но Атабек уже углубился в лес, и теперь деревья надежно укрывали его от пуль.

Атабек хлестал и хлестал лошадь и радостно смеялся.

— Удалось, удалось! — кричал он на весь лес и хохотал, хохотал. — Я всегда был удачливым!..

Атабек торопился. Ему нужно было успеть проехать эти длинные, слишком длинные пять километров быстрее, чем охранник успеет добраться до ближайшего телефона или до рации и сообщить начальству о побеге важного поднадзорного. Что он будет спешить спасти свою голову, Атабек не сомневался, поэтому и выжимал из единственной лошадиной силы все, что эта сила могла дать…

Выстрел прозвучал так тихо, что Атабек его и не услышал. Только лошадь на полном скаку рухнула на лесную дорогу, а Атабек по инерции вылетел из саней в глубокий сугроб… Когда он, яростно чертыхаясь, ругаясь матом и бранясь, выбрался из сугроба, то увидел Мир-Джавада, стоящего в нескольких шагах от него с пневматическим ружьем в руках, а за ним, на дороге, билась лошадь, силясь встать, она ногами взрыхляла лишь снег.

Мир-Джавад подошел к лошади, оглянулся на замершего Атабека, сунул дуло ружья лошади в ухо и спустил курок. Тихий хлопок, и лошадь вытянулась в последней судороге, а Мир-Джавад вернулся к ожидавшему смерти Атабеку.

— Жаль животное, — пояснил он. — Не могу видеть, как мучаются лошади, собаки, кошки. Пришлось пристрелить… Помню, раз в детстве увидел: на собаку упал с крыши камень, большой такой, от трубы, наверное, откололся кусок, и перебил ей хребет, представляешь, задние ноги у нее мгновенно парализовало, ползет бедняжечка и скулит, ползет и скулит, я целый день, целый вечер и полночи ревел, как маленький…

— Взял бы и вылечил! — насмешливо произнес Атабек, обреченно и отчаянно. — Кормил бы парализованную, на худой конец.

— Что ты? — удивился Мир-Джавад. — Она не выжила бы, но я ей помог: тем же камнем, что перешиб ей хребет, я размозжил ей голову, чтобы не мучилась.

Атабек побледнел.

— Ты меря тоже пристрелишь, чтобы не мучился? — спросил он так тихо, что Мир-Джавад едва расслышал.

— Скажу тебе честно: пристрелил бы с огромным удовольствием!

— Кого я породил, воспитал! — воскликнул Атабек, простирая руки к небу., — Ты слышишь, аллах, этого клятвопреступника?

— Ты меня породил, а я тебя убью! — засмеялся Мир-Джавад. — У одного большого иностранного писателя так написано.

— Неблагодарный! Я взял тебя в семью, женил на дочери…

— С ребенком в пузе! — засмеялся страшно Мир-Джавад. — Шуми, шуми, рассержусь, пущу тебе пулю в живот, раздену и брошу на съедение волкам, по-моему, это будет лишь справедливостью: ты им назавтра смерть уготовил, а они тобой сегодня закусят, помирать не так голодно будет… Правда, если я тебя пристрелю, Великий голову с меня снимет за самоуправство, так что черт с тобой, — живи… А жить-то хочется?

Неожиданно был задан этот вопрос, и Атабек не ждал его, но мгновенно ответил:

— Хочется!.. Хотя здешнюю жизнь назвать жизнью трудно.

— Но все же — жизнь! А ты, дурак старый, под пулю полез и наши головы под пулю подставил, если бы тебе удалось убежать, — с ненавистью заорал на Атабека Мир-Джавад.

— Что жаждет жизни, — бежит от смерти!.. Закон жизни! Что жаждет смерти, — стремится к ней! — Атабек горестно вздохнул.

— Руки назад, гном! И кругом на сто восемьдесят градусов! — скомандовал Мир-Джавад.

Атабек повиновался. Он чувствовал себя, будто бы из него вынули жизненный стержень, он лишь по привычке не рассыпается на части, а ходит еще по земле.

Мир-Джавад крепко связал ему руки приготовленной заранее веревкой и в рукавице нащупал статуэтку Будды. Сдернув рукавицу, он достал из нее статуэтку и стал с, интересом ее рассматривать.

— А-ай-ай, гном! При твоих-то миллионах и воровать государственное имущество, а использовать произведение искусства в качестве кастета — неэтично!

— А что это такое, ты знаешь хотя бы?

— Так, смутно!.. А теперь марш на повозку!