Охота на нежить

Лицо его стало серьёзным. Он показал мне на серую гранитную плиту.

Гладкий каменный прямоугольник врос в осеннюю траву. Видно, плита стояла уже давно, но не покосилась. Ни скамейки, ни цветника. Просто плита, стоящая в земле.

На сером камне я разглядел скупо вырезанную надпись:

«Иван, княжич Старгородский».

Глава 23: Прошлое и будущее

Божен кивнул мне и ушёл в церковь. Я остался один. Обернулся, нашёл неподалёку от могильной плиты бугорок сухой травы и уселся на него подумать.

Княжич Иван Старгородский.

Иван Свирепый.

Отец.

Это слово звучало очень странно для Макса, который помнил другого отца — фермера с Вальдирры. И ничего не говорило Немому, который не видел отца вообще.

Хотя, почему не видел?

Я вспомнил лесную дорогу и треск падающей ёлки. Пробившую горло стрелу и тяжесть сабли в руке. И единственное оставшееся стремление — защитить. Стремление, которое оказалось сильнее ран, сильнее слабости и даже самой смерти.

Не встань тогда Иван на ноги, останься умирать под ёлкой — не выжила бы и его жена Ирина. И не было бы на свете Немого.

Для него бы ничего не началось.

А для меня всё закончилось бы там, на захолустной шахтёрской планете, когда взорвалась граната.

Потому что без Немого не было бы сейчас и меня.

Выходит, человек, который лежит под этой плитой, невероятным образом подарил жизнь не только Немому, но и Максу.

Потому и отец.

Я закрыл глаза, и попытался ощутить — каким он был. Сильным. Иногда весёлым. Часто — угрюмым, даже злым. Но всегда — надёжным. На него полагалась дружина, на него полагалась жена.

И жители княжества могли бы на него положиться, стань он князем. Иван защитил бы их от любого врага.

Не сложилось.

Но эта ответственность никуда не делась. Она просто перешла по наследству к сыну Ивана Свирепого.

К Добрыне Немому.

Такая вот метафизика, бля!

Я поднялся с травы, ещё раз поглядел на серую гранитную плиту и пошёл за Боженом в церковь.

Возле крыльца стояли крепко сколоченные пильные козлы, под ними на траве — россыпь свежих опилок. Рядом лежали обрезки толстых, тёсаных досок.

Секунду помедлил на высоком крыльце, взялся за медную дверную ручку — пальцы почувствовали холод металла. Дверь была украшена тонкой резьбой. В глаза мне бросился вырезанный крест.

Я потянул тяжёлую дверь на себя. Она открылась бесшумно — петли были заботливо смазаны.

Внутри церкви трое плотников чинили деревянный пол. Старые почерневшие доски лежали у стены. Взамен них плотники подгоняли к дубовым лагам новые — светлые, гладко оструганные.

Двое мужиков вбивали клинья, чтобы доски прилегали без щелей. Третий крепил концы досок длинными ершистыми гвоздями.

Я поздоровался с мужиками и вытащил из кармана серебряную монету.

— Одолжите инструмент ненадолго!

Выбрал топор по руке, прихватил пилу и десяток гвоздей.

— Может, помочь чего? — окликнул меня старший из плотников — широкоплечий, седобородый, жилистый.

Я мотнул головой.

— Не надо. Сам.

Я вышел из церкви, спустился с крыльца. Выбрал из груды обрезков несколько подходящих.

Один обрезок положил на козлы, примерился и распилил на два одинаковых коротыша. Мелкие серо-жёлтые опилки сыпались на землю из-под отточенных зубьев пилы.

Я поставил коротыши вертикально и топором затесал концы. Острое лезвие легко скалывало крепкую древесину.

Отнёс коротыши к могиле и лёгкими ударами топора загнал в землю возле плиты. А сверху прибил гвоздями толстый широкий обрезок доски.

Получилась скамейка. Я пошатал её — стоит прочно. Ну, вот и хорошо.

Собрал инструмент и отнёс его обратно в церковь.

— Спасибо, мужики!

Божен вышел со мной на крыльцо, одобрительно посмотрел на скамейку.

— Попрошу плотников сделать ограду.

Подошёл Сытин, хлопнул меня по плечу.

— Идём, Немой!

И мы, наконец-то, отправились жрать.

* * *

— Немой!

Глашка сбежала с крыльца Сытинского дома и нерешительно остановилась, прижав руки к груди. Сытин за моей спиной грохотал тяжёлым засовом под ворчание прадеда:

— Шастают и шастают! То туда, то сюда. И чего дома не сидится? Покоя нет! А девка совсем извелась тут.

Я обнял Глашку, чувствуя, как подрагивают под моей рукой её плечи.

— Немой! Вернулся, — прошептала она и уткнулась лицом мне в грудь.

Я провёл ладонью по тёмным волосам, взял Глашку за щёки, поднял её лицо и поцеловал.

— Вернулся.

Глашка крепко обхватила меня руками.

— Совсем отощал! Тебя там не кормили, в этой Лопухинке?

Я улыбнулся.

— Кто же покормит, кроме тебя и бабы Дуни!

В глазах Глашки застыла тревога и ожидание. Смотреть на это спокойно было невозможно.

Давай, Немой! Не тяни кота, сколько можно-то?!

— Глаш, — сказал я. — Поедем завтра с утра на Волхов? Место под терем вместе посмотрим.

— Зачем? — настороженно спросила Глашка.

— Нам с тобой жить там. Решим — как лучше строить.

— Немой! — задохнулась Глашка.

— Это правильно! — раздался голос князя Всеволода. Скоро лес везти надо, плотников нанимать.

Князь стоял на крыльце, в кафтане нараспашку. Лицо его раскраснелось.

— Сколько можно вас ждать, Немой? Я уже устал с дедом Мишей пить. Его ж не видно — как будто сам с собой разговариваешь!

— Когда у вас принято свадьбы играть? — спросил я князя.