Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836)

Обычно доброжелательный к русским художникам, Италинский в письме от 18 мая к президенту Академии художеств А. Н. Оленину выразил свое полное и совершенное неудовольствие Кипренским:

<…> я не могу дать о нем такого же свидетельства, как о других <…> художниках, несмотря на то, что его более длительное пребывание в Риме и значительно больший пенсион от щедрот Ее Величества царствующей Императрицы дают, казалось бы, основания видеть значительно более совершенными произведения, вышедшие из-под его кисти. Предполагая, что от Вашего Превосходительства зависит определение того времени, которое этот художник проведет еще здесь, почитаю своим долгом просить Вас по ряду причин сократить, насколько возможно, этот срок (III: 396).

Этот запрос поразителен не только по своему содержанию, которое может создать впечатление, что срок пребывания Кипренского в Риме зависит от Оленина, но и по времени, когда он был высказан (строго говоря, художник уже должен был уехать из Рима); и, конечно, Италинскому было хорошо известно о том, что Кипренский не был пенсионером Академии.

Обо всем этом стало известно в Италии так скоро, как только это позволили сроки прохождения почты между двумя странами, поскольку 10 августа С. Ф. Щедрин писал С. И. Гальбергу из Неаполя: «Министр, писавши к Президенту разные похвалы о нас, упомянул так, что о Кипренском он этих похвал не может сказать»[244].

В свою очередь Лонгинов, которому Оленин переслал письмо Италинского, поспешил от имени императрицы получить у президента Академии

<…> более точные сведения о жалобах, повод к которым мог дать Г. Кипренский во время своего пребывания в Риме Г. Италинскому или другим – либо поведением, либо малой пользой, которую он, судя по письму Г. Италинского, удосужился извлечь из предоставленных ему для учебы возможностей (III: 397).

Кроме того вероятно, что по поручению императрицы Лонгинов облек Оленина полномочиями ответственного лица и посредника в выяснении обстоятельств дела. Он добавил также, что императрицу

<…> следовало бы уведомить как можно скорее, потому что в настоящий момент Г. Кипренский, должно быть, уже покинул Рим. Ожидая сведений о тяготеющих над этим художником столь больших обвинениях <…>[245].

Это дополнение свидетельствует о всеобщей уверенности в том, что Кипренский уже уехал из Рима, пусть и с опозданием относительно предписанного срока.

В постскриптуме Лонгинов сослался на несохранившийся доклад, направленный графу К. В. Нессельроде, в то время управляющему Коллегией иностранных дел, другим старым и опытным дипломатом Петром Яковлевичем Убри, которого Мария Дмитриевна Гурьева, супруга Нессельроде и сестра Н. Д. Гурьева, назвала «в высшей степени посредственной» и «жалкой» личностью[246]. По словам секретаря императрицы, Убри выразил по поводу Кипренского такие же сомнения, как и Италинский, хотя Лонгинов не поведал о том, по какому именно поводу Убри предпринял этот крестовый поход против художника[247].