Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836)

Ранее мы уже установили, что в 1822 году Кипренский уехал из Рима раньше, чем было принято считать: на этот раз все произошло наоборот – благодаря одному любопытному свидетельству нам удалось точно установить момент отъезда художника из Петербурга, до сих пор датировавшегося временем вскоре после 8 июля[336]. В путевых заметках гамбургского юриста Фридриха Иоганна Лоренца Мейера, посетившего Россию летом 1828 года, читаем:

С моим другом Орестом Кипренским, знаменитым русским живописцем, я имел счастье познакомиться, возвращаясь на родину Балтийским морем. Великий знаток местности, на пароходе он был моим спутником и весьма красноречивым собеседником[337].

Поскольку в конце главы «Последние дни в Санкт-Петербурге» автор описал спуск на воду фрегата «Елисавета»[338], состоявшийся 30 августа 1828 года, Кипренский должен был отправиться в путь вскоре после этого. На самом деле художник уехал из России 1 сентября на борту парохода «George the Fourth»[339], что на полтора месяца позже, чем принято было считать: это доказывает список прибывших в Любек 8 сентября пассажиров, напечатанный в местной газете, в котором мы находим «Hr. Akademienrath Kiprensky <…> v. Petersburg»[340] («Советник Академии г-н Кипренский из Петербурга»).

Дальнейший маршрут путешествия Кипренского в Италию пока не удалось восстановить точно. Мы бы сказали, что он не останавливался в Гамбурге, куда через пару недель прибыл Мейер[341], хотя известно, что не всегда следует доверять рубрикам газет, в которых публиковались списки приезжавших и отъезжавших путешественников. Однако Мейер говорит о Кипренском еще раз, опять называя его «знаменитым русским живописцем» и упоминая, в частности, великолепный портрет его «близкого друга и покровителя» графа Д. Н. Шереметева[342]. И он снова с восхищением вспоминал о художнике в 1835‐м, когда вернулся в Петербург и имел возможность полюбоваться «Сивиллой Тибуртинской» и «Портретом Бертеля Торвальдсена», выставленными в зале Общества поощрения художников на Невском проспекте, близ Дома голландской реформатской церкви[343]. Неужели за несколько дней, проведенных вместе на пароходе в 1828 году, между Кипренским и Мейером могла родиться столь тесная дружба, что она оставалась неизменной на протяжении семи лет? Или несмотря на то что Кипренский не числится в списках пассажиров, прибывших в Гамбург и отбывших из города между сентябрем и декабрем этого года, он все-таки пробыл с Мейерами некоторое время, успев оставить по себе такое глубокое впечатление?

Но возвратимся к маршруту Кипренского. В письме Николая Михайловича Языкова к братьям от ноября 1828 года читаем, что в Берлине один его приятель видел в Академии художеств некоторые картины Кипренского[344]. Берлинская художественная выставка состоялась в сентябре: Кипренский мог задержаться здесь на некоторое время, но, к сожалению, его имя не упоминается в списке участников[345]. Напротив, немецкий искусствовед Г. К. Наглер пишет, что Кипренский покинул Петербург и направился в Италию через Францию[346], но и это пока не находит подтверждения.

Даже если в прессе того времени мы не обнаружили других упоминаний о художнике, очевидно, что он останавливался где-то в Европе или в Италии до прибытия в Рим. Поскольку подробные сообщения о транзитных путешественниках в разных городах Италии приводились преимущественно по спискам, публикуемым в немецких и австрийских газетах – в том числе и в городах Ломбардо-Венецианского королевства, – отсутствие его имени в соответствующих рубриках заставляет считать более убедительным предположение, что Кипренский на этот раз избрал путь через Францию, отправившись в Рим из Марселя и таким образом повторив в обратном порядке свой путь из Италии в 1822 году. В следующей главе, однако, мы попытаемся предложить третью гипотезу.

Судя по сохранившимся документам, Кипренский приехал в Вечный город в середине января 1829 года; в июле, уже будучи в Неаполе, он сообщал в письме к С. И. Гальбергу, что «в Риме я прожил два месяца» (I: 169) – это вполне согласуется с воспоминаниями С. Ф. Щедрина, утверждающего, что художник приехал к нему в Неаполь около середины марта[347]. Нам удалось установить, что в Риме Кипренский снова поселился в доме Джованни Мазуччи на улице Сант-Исидоро, как и за семь лет до того; к счастью, это случилось как раз во время составления ежегодных подушных списков[348]. Таким образом, художник вернулся в свое прежнее жилище, которое он делил с русскими и иностранными коллегами[349], и это еще раз опровергает убеждение в том, что злоключения первого итальянского периода создали ему дурную репутацию, которая могла бы его беспокоить.