Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836)

Далее в каталоге представленных на распродажу картин под № 164 значится еще одна работа Кипренского «Этюд головы мужчины. Рисунок черным мелом, тонированный белым», картон 40,5 × 30,5 см; трудно сказать, какой именно рисунок здесь имеется в виду.

Теперь на минуту вернемся к Мариучче. Из цитированного выше письма к Гальбергу от июля 1829 года известно, что во время своего пребывания в Риме Кипренский наконец получил возможность повидаться с ней («Было у меня свидание [с М.] в одном доме и проч. и проч. и проч.»; I: 169): это факт, который мы можем только принять как таковой, поскольку неизвестно, по чьему распоряжению девушка, теперь уже восемнадцатилетняя, получила разрешение выйти из приюта. Однако мы знаем, что несмотря на кажущийся близким счастливый финал, в ожидании его Мариучча оставалась заключенной в приюте еще семь лет, на протяжении которых Кипренский ни разу не упомянул ее имени в своих письмах. И особенно странно то, что после лета 1829‐го Гальберг исчез из круга наиболее близких художнику людей, поскольку скульптор не только не получал больше писем от Кипренского, но и ни разу не назван им в письмах к другим адресатам (то же самое можно сказать и об А. Х. Востокове).

Судя по доступным свидетельствам современников, тем не менее можно считать, что Гальберг выполнил свое принятое в 1827 году обязательство перед Кипренским держать в секрете все, что касалось Мариуччи (I: 163); но против всяческого ожидания 24 августа 1829 года С. Ф. Щедрин сообщал брату из Ливорно, будто бы про Кипренского «поговаривают», что он хочет жениться[362]. Пейзажист покинул Неаполь, направившись в Швейцарию, всего неделю назад, почему и не мог задержаться в Риме больше чем на несколько дней. И там, по его словам, он встречался только с архитектором Н. Еф. Ефимовым, приехавшим в Италию за пару лет до того, – этому человеку, как мы дальше увидим, много лет спустя было суждено сыграть заметную роль в жизни (и более того – в посмертной судьбе) Кипренского.

Письма Щедрина, относящиеся к предшествующим его отъезду месяцам, свидетельствуют, что в это время в Неаполе жили многие русские: К. П. Брюллов, сопровождавший графиню Юлию Павловну Самойлову, великая княгиня Елена Павловна со своей свитой, Ф. А. Бруни, княгиня З. А. Волконская, ее золовка Софья Григорьевна Волконская с сопровождающими ее лицами, княжна Елена Михайловна Голицына, графиня Екатерина Артемьевна Воронцова и многие другие, не считая дипломатический корпус российской миссии[363]. Само собой разумеется, что Гальберг хранил молчание, и никто больше не был осведомлен об обстоятельствах дела; представляется также, что ни с одним из перечисленных соотечественников Кипренский не имел настолько близких отношений, чтобы довериться ему, – трудно себе представить, чтобы художник мог сообщить о своих планах если не самому Щедрину, то уж тем более человеку, совсем мало ему известному, например Брюллову[364], или другим коллегам, или дамам-аристократкам. Столь же невозможно предположить, что эта новость каким-то образом улетела в Россию и уже оттуда вернулась в Италию.

Кто же тогда проболтался Щедрину о матримониальных планах Кипренского – если только подразумевать, что он имел в виду намерение нашего героя жениться на Мариучче? Этот вопрос достоин внимания, поскольку вплоть до 1836 года о намерении Кипренского жениться нигде нет ни слова. Или мы должны предположить, что за пару месяцев Кипренский потерял голову из‐за какой-нибудь прекрасной неаполитанки настолько, что дал повод для досужих вымыслов, как это уже было с ним в начале 1820‐х?

Увы, все эти вопросы остаются пока без ответа…

Глава 8 Неаполитанский период

Тот факт, что великая княгиня Елена Павловна со своей свитой, уехавшая из Рима в начале декабря 1828 года, провела в Неаполе почти четыре месяца, вызвал предположение, что причиной переселения Кипренского в Неаполь в 1829‐м стала надежда на получение заказов. И если это действительно было так, то ему не повезло, потому что через несколько дней после его приезда супруга великого князя Михаила Павловича вернулась в Рим[365]. Более убедительным представляется соображение, что Неаполь привлек Кипренского сравнительно меньшей, чем в Риме, конкуренцией, а также благосклонностью к художникам Густава Эрнста фон Штакельберга, чрезвычайного посланника и полномочного министра Российской империи в Королевстве Обеих Сицилий (не очень, впрочем, сведущего в живописи)[366].

Как бы то ни было, художник начал работать: он написал портрет углем, на обратной стороне которого читаем подпись автора «Dr. Lorenzo Maza di Furnari nato li 2 9bre 1786 fatto in Napoli li 29 maggio 1829 O K» («Доктор Лоренцо Мадза из Фурнари, родился 2 ноября 1786, написано в Неаполе 29 мая 1829 О К»). Этот рисунок в 2009 году был приобретен ГРМ[367]: на нем изображен военный хирург Лоренцо Мацца[368], вероятно, уроженец сицилийского городка Фурнари.