Охота на охотника

— А зачем туда все ездят? — князь остановился, переводя дыхание.

— Не знаю. Я ни разу не была.

— Вот… надо исправить…

И смотрит этак, с насмешкой.

— Исправлю. Как-нибудь потом…

Когда сестры доучатся, а тетушка, избавившись от груза забот, воспрянет. Глядишь, и сердце ее заработает ровнее. А то… конечно, Одовецкая не подруга, тут и думать нечего, слишком далека она от Лизаветы, но… если она переселенцев лечила, может, и тетушку глянуть не откажется?

Ее конечно смотрели, но те целители явно не чета Одовецкой.

Решено.

…за спрос ведь не спросится…

И тогда, глядишь, случится чудо. А где одно, там и другое. Они отправятся на эти растреклятые воды. Снимут маленький домик у моря. Будут гулять каждый день вдоль берега, разглядывая других приезжих, обсуждая наряды их и далекие столичные новости.

Да.

Это будет хорошо.

— Потом… — Димитрий оперся рукой о стену. — Погоди, рыжая… я сам тебя отвезу… потом.

— Хорошо, — не стала спорить Лизавета.

К чему больному человеку настроение портить? А сказка… и большим девочкам их хочется. Только в любой сказке надобно меру знать.

…а еще сказывают, — старик огладил ладонью бороду, которая была бела и обильна, и вид старику придавала преблагостный, — что самая верная примета — небо кровавое. Как вспыхнет над Арсинором, так и быть беде…

Слушали его со всем вниманием.

И ковш поднесли с крепким ядреным квасом, и хлеба горбушку, а к ней луковичку красную, которую старик куснул, не поморщившись даже. Зажевал, закусил хлебушком и вновь квасу отпил.

— Стало быть, встают нелюди, желая род человеческий извести под корень…

Где-то заплакал младенчик, всхлипнула баба какая-то дюже чувствительная, а Мишанька, прозванный Хромым, подумал, что надобно с этое ярмарки поворачивать. Вон, и женка бледная сидит, и детишки притихли, уцепились за материну юбку, только глазищами хлопают.

В путниковом доме было чисто.

Тараканы и те показывались редко, ибо хозяйка местная знала: только попусти и мигом расплодится проклятое рыжее племя. Оттого и гоняла, что тараканов, что постояльцев, ежели последним вздумается чистоту рушить. И зная крутой ее норов, а также порядки заведенные, многие предпочитали останавливаться в домах иных, попроще.

Там и пива нальют.

И стопку поднесут.

А что солома воняет и крысы под ногами бегают, так рабочему человеку того ль бояться? А вот Мишанька у Захватовой останавливаться любил.

Пахло здесь хорошо.

Лавки были чистыми. Соломенные тюфяки свежими. Ни клопов, ни иной погани, разве что тараканы, так от них поди-ка, избавься… правда, ныне у Захватовой было людно. Оно и понятно, ярмарка ко дню наследникова тезоименитства — это не просто так… вот и тянулся народец со всех концов империи, вез товар свой.

И Мишанька привез.

А заодно семействие прихватил свое, чтоб и в столичных церквях помолились, и на параду глянули, которая всенепременно, сказывали, будет. Авось свезет и самого царя-батюшку покажут. Вон, Маланья даже платок новый расшила.

Правда теперь сомнения одолевали Мишаньку…

…не развернуть ли телеги?

Товар… товар — дело такое, завсегда покупателя найдет, а коль и нет, то шкура собственная всяко дороже.

— …и польется кровь по улицам, а нежить клятая хохотать станет! — завершил старик, подбирая пальцами колючие крошки. — И только одно люди честные христианские сделать могут: стребовать от царя, чтоб гнал он змеюку свою, а иначе быть беде…

…зашумели мужики.

А Захватская тихо сказала:

— Шел бы ты, старый, со своими разговорами.

Как ни удивительно, а спорить старик не стал, поднялся, клюку подобрал да и направился к выходу шаркающей походкой.

— Что творишь, хозяйка! — попытался заступиться кто-то. Да только Захватская, пусть и вдова, но спуску никому не давала. Полотенчиком хлестанула и, обведши взглядом честное собрание, произнесла:

— Чего творю? Дури не даю плодиться. Ишь ты, чтоб в доме моем…

— Правду же…

— Правду? Какую правду? Давно ли ты, Полушка, с голым задом ходил да побирался? А тепериче вон, коняшку завел, на ярмарку ложки свои возишь. А будет смута, заберут у тебя коняшку, и ложки свои с голодухи грызть станешь, если забылся… что, память поутратили?

Глаза ее покраснели.

— Небось, привыкли уже… а ты, Заверзя, когда твоя младшенькая прихворнула, куда потащил? В цареву лечебницу? Или вот Анфимка…

…многих она знала, со многими говорила и люди слушали, кивали, отходили, сами себе удивляясь. Жена и та отмерла, дернула Мишаньку за рукав, поинтересовавшись тихо:

— Авось, обойдется?

Он же, прислушавшись к себе — вот у матушки егоной чутье было особое, почти собачье — покачал головой: нет, не обойдется.

— Жалко-то как…

Жена от жалости всхлипнула даже, и тут же за нею зашморгали носами детишки. Только не помогло. Не поедет Мишанька на ярмарку, будет другой год, другие именины, глядишь, поспокойнее. А зерно и в Завязцах сдать можно.

— В Кульбищи, — решил он сам для себя. — Там тоже ярмарка… недалече… туда завернем… по платку куплю. И по петушку сахарному, а будете тихо себя вести, то и орехов в меду дам…