Охота на охотника

Столы для игры в лото и карточки, которые девушки выбирали серьезно, вдумчиво, будто бы от самой этой игры что-то да зависело. Рассаживались они неспешно, а Анна Павловна не торопила. Она сидела в кресле, держа на коленях холщовый мешочек с нумерами.

— Между прочим, — произнес кто-то нарочито громко, — всегда полагала, что убийце место в тюрьме, а не во дворцовых покоях…

— Это вы, милочка, жизнь плохо знаете, — Анна Павловна потрясла мешочек. — Не говоря уже о законах.

Лизавета заняла место между Авдотьей и Снежкой, которая карточку держала на весу, еще и к груди прижимала, а взгляд ее вновь был рассеян.

— Но все знают, что Гнёздина человека убила!

— Все — это кто? — голос Анны Павловны сделался холоден, но девицы зашумели, зашептались, а Лизавета ощутила на себе неприязненные взгляды. От них захотелось под столом спрятаться, но она велела себе сидеть ровно.

Лист свой разглядывать.

И вообще…

…последнее испытание, как им сказали… бал и после объявление… вручение наград и все такое, но…

— Он заманила несчастного в кусты, а после лишила жизни! — продолжала упорствовать темненькая девица, с которой прежде Лизавете не случалось пересекаться.

— Зачем? — полюбопытствовала Анна Павловна.

— Что значит, зачем?

— Мне показалось, что раз уж вы так хорошо осведомлены, то сумеете приоткрыть нам завесу и этой тайны, — Анна Павловна потрясла мешочек, и бочонки в нем застучали друг о друга. — Зачем этой девушке кого-то заманивать в кусты?

— И-известно, зачем!

— Мне — нет…

— Затем, — темненькая покрылась пунцовыми пятнами. — Затем, что… падшие женщины в кустах… чем они занимаются?

— За птицами наблюдают? — Анна Павловна чуть склонила голову. — Здесь водятся редкие виды. Скажем, камышовая овсянка. Удивительная птица… я сама, помнится, всю ночь в кустах просидела, чтобы ее услышать… так?

Девица кивнула и кто-то сдавленно хихикнул.

— Значит, баронесса увлекла в кусты неизвестного мужчину, желая поделиться с ним впечатлениями? Скажем… от пения камышовой овсянки. Да?

Темненькая часто моргала.

— А потом его убила… почему?

— Н-не знаю…

— Точно, не знаете? Или же полагаете, они поспорили… скажем, мужчина не разделил ее восторга… порой мужчины бывают на удивление бесчувственны, — насмешка стала откровенной. — И это так расстроило несчастную баронессу, что она не нашла ничего лучше, как убить его… как? Застрелила?

— Н-нет…

— Задушила? Не стесняйтесь, нам ведь тоже любопытно…

…Лизавета живо представила, как пытается удержать в руках толстую Гришкину шею.

— Н-нет… от-травила…

— Ага… отравила… какая коварная девушка… настоятельно советую держаться от нее подальше, а то вдруг вам тоже пение камышовой овсянки не нравится… что ж… у кого есть номер двенадцать?

Взметнулось три руки, но первою была Алисия Трубовецкая.

И бочонок распался в ее руках на две части.

Тонкая бумажка.

Имя… Лизавете оно ничего не сказало, а вот Авдотья хмыкнула:

— Не повезло… знаю я его, премерзкий старикашка, зато плавильни у него отменные. Мастеров собрал самых лучших, платит им прилично, они и рады работать, пускай и дерет Буражский в три шкуры. Он меня сватать пытался за своего старшенького, но я папеньке сказала, что в первую же неделю этому старшенькому мозги вышибу…

…снова бочонок.

И рук поднимается уже меньше, и Лизавете видится в этом страх, желание отсрочить неизбежное. Однако этот бочонок оказывается цельным, и сколько Петровская ни крутит его, не спешит распадаться. Она и на зуб попробовала, а после, плюнув, поставила на карточку.

Анна Павловна же достала следующий.

И еще один.

Бочонков в ее мешке было много, а имена попадались в каждом четвертом или пятом. Нет, порой они шли подряд, а порой, напротив, не выпадали долго, и Лизавета, которую тоже захватил тихий азарт лото, начинала думать, что особые гости закончились.

А потом имя выпало ей.

Стоило прикоснуться, и бочонок треснул, а на ладонь выпала махонькая бумажка.

— Иоганн Вольтеровский, — прочитала она вслух, чувствуя, как оборвалось сердце.

…он приходил к ним, тогда, еще в дом, который Лизавета искренне полагала своим. И этот дом был ему неприятен. Он не давал себе труда скрывать брезгливость и зажимал нос батистовым платочком, хотя в доме не воняло. Там никогда не воняло, матушка бы не допустило. А что запах сердечных капель кому-то неприятен, то…

…он был высок.

И неплохо сложен. Чувствовалась военная выправка, а еще привычка говорить снисходительно, будто всех, кто окружал его, Вольтеровский полагал недостойными собственной особы.

Глуповатыми.

Суетливыми.

Не такими.

Он держал этот платочек у носа и разглядывал Лизавету так, будто не мог решить, говорить с нею или же сделать вид, будто бы девицы этой оскорбительно злой, смеющей в глаза глядеть, вовсе нет.

— Триста рублей, — сказал он, вытаскивая из кармана чековую книжку. — Вам заплатят, если вы не будете подымать шума…

— Шума?

Тогда для Лизаветы все представлялось иным, невозможным.

Как поверить, что отец погиб?

Сильный.

Надежный.

Вечный, казалось бы, а взял и погиб. И матушка слегла. Она болела и прежде, но как-то невсерьез, поправляясь быстро и…

Черная ткань на зеркалах.