Губы у нее были мягкие. И… какая разница, если никто не видит. В конце концов, и Димитрий имеет право быть немножечко счастливым.
Глава 18
Глава 18
…ее императорское Величество разбирали спутавшиеся пряди. За ночь волосы вдруг потяжелели, сделались темны, ломки. Они царапали ладонь и звенели, стоило прикоснуться гребнем…
— Что случилось? — Анна Павловна провела по прядям ладонью, те слабо вспыхнули и погасли.
— Ничего, просто время… пришло вдруг.
Ее императорское величество не без труда подняло косу на ладони.
— Я все-таки змеиной крови… будь добра, пригласи…
Его императорское величество на зов супруги явились незамедлительно. И пусть пахло от него брагой и еще кровью, но запахи лгали.
Люди лгали.
И…
…может, ошиблась она тогда, много лет назад, доверившись человеку? Зачем было уходить, осталась бы в тихом мире камня, на берегу чудесного озера, в котором плавали безглазые рыбины, а на дне дремали белые цветы.
— Плохо? — он понял без слов, обнял крепко. — Хочешь, увезу? Посажу на корабль и… море огромно, ни берегов, ни краев не видать.
Его шепот унимал страхи.
— Мы поплывем к солнцу… когда оно садится в воды, те окрашиваются золотом, а на поверхность выплывают удивительные существа…
Анна Павловна вышла.
— Почему теперь? — спросила императрица, сама зная, что ответа нет. — Ведь не было признаков… ни одного… в прошлый раз, помнишь, кожа начала шелушиться, чесалась жутко, а теперь вот… ничего… и…
— Сколько времени у тебя осталось? — он перебирал железные пряди.
— Не знаю… может, день, а может, два… я не понимаю… — она никогда-то не любила быть слабой, но рядом с ним позволяла себе. Она уткнулась в его плечо, вздохнула, ощутив на затылке теплую ладонь. И пальцы, которые пробежались по мягким пока чешуйкам.
Превращение шло быстро.
Стремительно даже.
И она не верила, будто бы это было случайностью… не могло быть… а значит… яд? Нет, яд на змеевых детей не действует, во всяком случае ей не известно ни одного такого, который бы был опасен… дар крови здесь защищал надежно.
А если не яд?
Вчера обновили букеты. Их меняют раз в три дня, старые уносят, свежие ставят… что было? Розы? Все знают, что императрица предпочитает именно розы, а лилии вот не любит, больно тяжел душен аромат их…
— Погоди, — Ее императорское величество высвободились из объятий мужа. Два шага к вазе дались с трудом… розы… и опять же розы… колючие стебли переплелись, а цветы, подпоенные магией, раскрылись душистыми шапками. В них и не видать крохотных белых звездочек змеиной травы.
Она потянула тонюсенький, что нить, стебелек.
Кто-то ведь…
Не случайность. Пахнет она пылью и еще сеном, но запах этот убаюкивает, а чешуя расползается по пальцам, старая, блеклая.
— Это… вчера принесли… я и не услышала, — она раздраженно дернула за косу. — И кто-то знал… кто-то знал слишком много.
Император хмурится.
Он тоже понимает, что это все…
…неспроста.
— Я могу погодить, — императрица размяла в руках несчастный цветок, и кожа отозвалась знакомым зудом. — Есть настои, есть яды… если взять мышьяк и корень веретенихи…
— Никаких корней, — император провел пальцами по чешуе.
Ровная.
Гладкая. И уже темнеть начала. К вечеру станет бурой, сыпкой, будто ржавчиною поточенной. И главное, кожу покроет плотно, что кокон.
А после и вправду коконом станет.
Змеевны все ж от змей отличны.
— Тебе надо вниз.
В пещеру, выложенную сырыми глыбинами малахита, которые добывали в далеких Тархейских горах и везли подводами, укутавши в медвежьи шубы, чтобы не застыл камень.
А после купали в молоке.
И ставили, дивясь императрицыной прихоти. Кому надобно подземную пещеру камнем драгоценным убирать? А она говорила с этими глыбинами, гладила их, сращивала одну с другой, пока вся-то пещера до последнего закуточка не обзавелась дорогим убранством.
Люди же…
Нет, он не столь жесток, чтобы убить, но вот подправить кое-что в памяти пришлось. И наградить. И отпустить. А теперь вот неспокойно, а ну как тот, другой, который, как оказывается, талантлив безмерно, нашел? И людей, и память их.
И пещеру.
Ведь неспроста прислали эти треклятые цветы… и поди-ка, пойми, чего хотели. Ладно бы просто спровадить Ее императорское Величество, зная, что линька займет не один день. А если ждут там?
Если…
— Все будет хорошо, — она кривовато улыбнулась застывающим лицом. — Я вернусь. А ты меня дождешься. Ты ведь обещал когда-то.
Обещал.
Только…
— Может, — Его императорское Величество умели принимать неприятные решения, — тебе стоит переждать в другом месте?
— Это… будет дольше. Неприятней, — она тронула струны волос, которые вяло зазвенели. — Но… быть может… ты прав.
Конечно, он прав.
Император он или так.
— А на балу…
— Анну попросишь, — императрица подняла со столика брошь с крупным адамантом. — Ей не впервой.
Авдотья крутила бумажку, мяла, нюхала и вздыхала, и прятала в ридикюль, чтобы спустя минуту извлечь. И вновь крутила, нюхала, мяла…
— Да иди уже ты, — Таровицкая устроилась на подоконнике с пилочкою для ногтей. Та порхала, казалось, едва-едва касаясь розоватых коготков. — Чего маешься?