Охота на охотника

Ему действительно интересно?

Действительно.

А главное, Лизавета сама не знает, что ответить. И хорошо, что Навойский не торопил.

…жить, как прежде?

Вставать. Бежать на службу. Вести охоту, писать статьи, которые Соломон Вихстахович примет с преогромным удовольствием? Оно, конечно, дело хорошее, только… рано или поздно Лизавету поймают. И что тогда? Достанется ведь не только ей, но и сестрам, не посмотрят, что они ни в чем не виноваты.

Тогда… оставить все, как оно есть? Не трогать Вольтеровского и его давешнего начальника, который, если подумать, был виновен лишь в обыкновенной чиновничей слепоте и таком же равнодушии. Пускай себе живут, тем паче, что если права Одовецкая, то и жить Вольтеровскому осталось не так долго.

Так есть ли смысл в мести?

Да, прежде был, но то прежде. А теперь? Сестры выросли, поступят, благо, теперь есть на что… даже если не хватит младшенькой, всегда можно будет императрицын подарок пристроить в хорошие руки. Сама же Лизавета… останется при «Сплетнике», благо, колонка дамская в нем и есть, и будет жить.

Станет писать тихие статейки про то, как правильно хранить луковицы тюльпанов и чем чистить столовое серебро. Сочинять советы и маленькие рекламные заметки, за которые, к слову, тоже платят неплохо. Нет, не так, как за те, другие, но…

…еще можно в школу пойти, благо, двух курсов ее хватит, чтобы взяли с превеликим удовольствием. Детей станет учить грамоте и основам магических техник.

По вечерам с тетушкою чаевничать.

Обсуждать дни прошедшие… людей вот… и чем плохо? Подкопят денег и на те же воды поедут, вдвоем… и чем худо?

Ничем.

Только тошно так, что мочи нет. И слезы сами собой на глазах вскипают. И стыдно, за них, а еще за трусость свою. Небось, батюшка не похвалил бы.

— Я… — Лизавета подняла голову. — Я статьи пишу… в «СплетникЪ».

Навряд ли он этого не знает. Шила в мешке не утаить, да и князь кивает благосклонно, мол, ничего страшного, простительно.

— И… я не только про цветы пишу.

Вот никто ж ее не заставляет признаваться. Чего стоит промолчать, а то и придумать историю. Лизавета горазда истории всякие придумывать, неужто для себя не сочинит?

Только…

…Соломон Вихстахович говорил, будто князь — человек порядочный и…

— Я пишу… под псевдонимом, — с трудом получается держать голос ровным. — Никанор Справедливый…

А вот теперь обе брови князя поползли вверх.

И рот слегка приоткрылся.

И… Лизавета зажмурилась, кляня себя за дурость. Молчала бы… кто молчит, тот живет дольше, может, не так, чтобы и весело, но…

— Ты? — уточнил князь зачем-то.

— Я, — сказала она.

Чего уж теперь.

И он больше ничего не спрашивал, только Лизавета все равно рассказала. Наверное, ей просто давно уже хотелось кому-то рассказать. А может, правы те, кто говорит, что женщины для хранения тайн не приспособлены. Лизавету эта вот тайна, как оказалось, измучила…

А вот такого Димитрий не ожидал.

Поверил сразу.

Разозлился? Есть такое, разозлился, все ж таки газетенка эта с ее охотой на правду изрядно ему крови попортила. Вот только злость была какою-то… неправильной?

Пожалуй что.

А она говорила. Рассказывала. Глядела в чашку, к чаю так и не прикоснулась, а ведь голодная, должно быть, но вместо того, чтобы есть, отражением своим любуется. Оно, конечно, прехорошенькое и…

…и дело то давнее Димитрий не помнит.

Не в человеческих это силах, помнить все, что в империи случается. Даже если не в империи, но в одном лишь Арсиноре. Велик он. И народец неспокоен. И гибнут, что стражи городские, что…

Обыкновенное дело.

И дальше тоже, если разобраться, обыкновенно. Бывает и не такое. Совестно? А как оно иначе, за каждым чиновником, небось, не приставишь соглядатая, а если и приставишь, то сговорятся, благо, были прецеденты. А потому совесть лишь тяжко вздыхает.

Она у Димитрия такая.

Воспитанная.

А вот с защитой сирот надо будет чего-то думать, но то — Лешеково дело, он цесаревич, пускай и решает.

— Вот как-то так, — сказала Лизавета и отхлебнула-таки чаю, поморщилась. — Холодный… так что, сам понимаешь, в жены я тебе не гожусь. А в любовницы если…

И вновь замолчала, верно, обдумывая найсерьезнейший вопрос, годится она хотя бы в любовницы такому важному человеку. Димитрий же чашку у нее забрал, а то ж того и гляди вывернет на себя, и за рыжую прядку дернул.

— Бестолочь.

— Сам такой, — Лизавета прядку из его пальцев вытянула, волосы собрала и закрутила строгим пучком. Правда, тот все одно рассыпался без шпилек.

— И сам такой, — соглашаться с ней было просто. Во всяком случае сегодня и сейчас. Димитрий протянул бутерброд с ветчиной и соленым огурцом. — На вот, съешь… и подумай, чем бы ты хотела заниматься.

Бутерброд она взяла.

Огурец сняла.

И сунула за щеку. Отломила от хлеба корочку и сунула за другую, ставши похожей на рыжего хомяка. Закрыла глаза…

…любовница.

Какая из нее любовница? Любовница — это когда несерьезно, когда всегда в приподнятом настроении и шелках с кружевами, веселье по расписанию и никаких обид.

Никаких обязательств.