Охота на охотника (СИ)

- Она постарела на день и теперь сомневается, что вид ее прелестей вызовет у Его императорского высочества должную... реакцию, - Каврельская двумя пальчиками подняла губку, с которой стекала ароматная вода и посмотрела на директора этак, примеряясь. - Это было очевидно с самого начала... она не потянет роль!

- Я?! - взвизгнула Авронская, давая петуха.

- Вы, вы. Помилуйте, это даже смешно... играть пятнадцатилетнюю пастушку в ваших-то годах... стыд и срам...

Она сдавила губку и директор поморщился. Быть может, где-то он и был согласен с Каврельской, однако... у Авронской опыт.

И покровитель.

Публика к ней привыкла, полюбить успела, пусть и порой появлялись в газетах преехидные заметочки, но... не рисковать же премьерой.

Не сегодня.

Не в такой день, когда... их императорские величества и без того в театре появлялись редко.

...и Сидорыч понял: не уступит. Прикинется умирающим, схватится за сердце, а то и вовсе забьется в притворном припадке, но роль Каврельской не отдаст. И Авронскую с ее капризами осадит. Иногда Сидорычу начинало казаться, что в этом-то и весь смысл.

С двумя примами сладить проще, чем с одной.

Он тихонечко отступил, прикрывая дыру в стене заслоночкой. А что, строили театр еще когда, вот и осталось... всякого-разного знающим людям. Порой у Сидорыча появлялось просто-таки неудержимое желание поделиться, провести кого темными тайными путями, показать закуточки, о которых ни директор, ни примы, ни прочий важный местный люд, который на Сидорыча поглядывал снисходительно, а порой и вовсе матерно о нем отзывался, знать не знал и ведать не ведал.

Вот бы удивились...

...и разозлились. Особенно кардебалетные, которые в одной комнатушке переодевались, там же и грешили по-малому, и гадости друг дружке учиняли.

Желание проходило вместе с пониманием, что разделенная на двоих тайна, тайной быть перестает. Дознайся кто, и Сидорыча попросят из театру. Куда ему идти?

То-то же...

Сердце опять закололо, и этак нехорошо, что прямо в руку отдавалось. Сидорыч пошевелил пальцами, кровь разгоняя. Надобно будет к старухе на Зарицкую сходить, чтоб травок каких дала. Или лучше к цирюльнику? Пущай пиявок поставит. Авронская вон каждую неделю кровь себе пускает для пущей бледности и молодости сохранения ради.

Дура-баба, чего уж тут...

Полегчало.

И Сидорыч решил, что всенепременно сходит, но потом... сперва-то поглазеет на цесаревича и, чем бесы не шутят, на императрицу. Он на нее каждый раз любовался, когда в театре показывалась. Издалека, конечно, кто ж его близко-то подпустит. Но с другое стороны, он подходил куда ближе, чем прочие...

Сейчас от тоже Сидорыч свернул в махонький коридорчик, который и коридором-то не был, являясь по сути щелью меж двух деревянных щитов. Если дальше пройти, выше подняться, то аккурат на чердаку окажешься, где реквизит хранят, а вот свернешь влево, тронешь дверцу неприметную и...

...человека, в тени затаившегося, Сидорыч заметил сразу.

А почуял и того раньше, все ж с театром за годы прошедшие он успел сродниться, и потому чужое присутствие в месте, куда один Сидорыч и заглядывал, его несколько... насторожило.

Человек устроился аккурат там, где собирался сесть и сам Сидорыч.

Даром, что ли прихватил дерюжку.

Фляжку любимую, за службу еще при том, прежнем императоре, жалованную, да свиные уши в масляной бумаге. В трактире «Три подковы» свиные уши готовить умели, с солью да чесноком, с приправами... лучше немашечки закуски.

И теперь, разглядывая чужака, Сидорыч испытывал пресмятенные чувства.

С одной стороны раздражение - этак взять и поломать чужие планы, ни стыда у людей, ни совести. С другой - сомнение. Все ж сколько лет Сидорыч при театре, а постороннего в темных тайных коридорах впервые видит. В-третьих, веяло от чужака недобрым.

Сидорыч вздохнул.

Огляделся.

И поднявши золоченую статую, которую давно уже списали, потому как потерялась и отыскать ее не вышло, хотя кордебалетные весь, как им казалось, театр перерыли, подкинул ее, к весу примеряясь. Статуя была оловянною, сверленую внутрях и пользовалась некогда в пьесе про смертоубийство.

Пьеска, к слову, так себе, после двух сезонов ее и сняли.

Ишь ты... и ведь не просто сидит, со свертком ковыряется... замер, покрутил головой, прислушиваясь. Ага, чтоб Сидорыч взял да позволил какому-то щеглу себя обнаружить. Даром он что ли без малого два десятка лет в горах провел, егерем царским... ох, развеселые времена были.

Чужак пожал плечами и к свертку наклонился.

Потянул за связки.

Ладони вспотевшие - дрожат рученьки подлые, как есть трясутся - о штаны отер. А Сидорыч статую отставил. Ненадежное это дело, да и паренек непростой, сторожкий, к такому на расстояние удара не подберешься. Рисковать же Сидорыч не желал.

У него здоровье уже не то.