Охота на охотников

- Значит, так, мужики, - сказал, расстелив куртку. - В Москву мы въезжаем по Минскому шоссе, разгружаемся на складах в Кунцево, недалеко от Гребного канала, - провел пальцем изгибистую линию, - это вообще-то по пути... Почти по пути, - поправился, - надо пересечь границу Москвы, проехать чуть по городу и с трассы свернуть влево. Хотя поворот тут, имейте в виду, мужики, сложный... - Он ещё некоторое время объяснял особенности кунцевского поворота, потом сложил карту и произнес, ни к кому не обращаясь: - Это я так, на всякий случай... Вдруг кто отстанет.

Почему он так сказал - осталось загадкой. Даже для самого Стефановича. Просто родились слова будто бы сами по себе, без постороннего вмешательства, соскользнули с языка и... в общем, фраза прозвучала, и вместе с ней в душах водителей родилось что-то тревожное. Словно большая черная птица пролетела над головами.

Чтобы заглушить неясную тревогу, Рогожкин старался думать о Насте, светлел лицом, у глаз его собирались добродушные лучики, - "авоська" с одной стороны, "авоська" с другой, усталость, которая обязательно накапливается во всякой дороге, отступала, и Рогожкину казалось, что теперь, когда с ним будет Настя, он обязательно познает некие особенности человеческого бытия, раньше ему неведомые.

И вообще откроет новую формулу жизни, наглядно доказывающую разным маловерам (его, кстати, типа), что бывает жизнь "до" и бывает жизнь "после"... В том числе и жизнь до знакомства с любимым человеком и жизнь после знакомства... Впрочем, что касается Рогожкина, то все это для него было пока теорией. Теорией, которой надлежало получить практическое воплощение.

Улыбка не сходила с лица Рогожкина до самой Москвы.

На подъезде к столице он увидел перекособочившийся милицейский "жигуленок" - машина словно бы припала на одну перебитую ногу, и двух человек в форме, которые беспомощно топтались около машины и напряженно вытягивали головы в сторону ревущих грузовиков, с ветром и лихой снежной пылью проносившихся мимо. Рогожкин ещё издали обратил на этих людей внимание - что-то у них не клеилось с машиной.

У одного из милиционеров - в хорошо подогнанной, сталистой, с темными разводами форме, краснощекого, с влажными черными глазами, - за плечом болтался укороченный десантный автомат. Такими автоматами, как слышал Рогожкин, ныне вооружена московская милиция едва ли не поголовно. Напарник автоматчика - широкоплечий, большелицый, с застуженным на холоде лицом и твердым волевым подбородком офицер вскинул полосатый жезл, призывая Рогожкина остановиться.

Конечно, Рогожкин мог спокойно проехать дальше, - он шел в колонне и не имел права от колонны отрываться, но, говорят, что эти правила пишутся для того, чтобы их не соблюдать, - да и поза терпящих бедствие милиционеров взывала к сочувствию и помощи.

"Замерзнут ведь мужики, - обеспокоенно подумал он, - у них, похоже, не только колесо полетело, случилось что-то еще. Возможно, лопнула полуось..." Рогожкин сбросил ногу с педали газа, мотор, напряженно, с железным отзвоном работавший, облегченно стих. Рогожкин, мягко гася скорость, - так, чтобы не занесло тяжелый хвост фуры, - прижал машину к обочине.

К фуре метнулся напарник автоматчика - высокий, со светлыми льдистыми глазами. Четыре капитанские звездочки были пришпилены к мягким, двумя горбиками вскинувшимся над плечами погончиками.

- Помоги, друг! - часто помаргивая побитыми ветром, слезящимися глазами, попросил капитан, именно, попросил, не приказал. - Помоги, а?

Это тронуло Рогожкина. Да еще, может быть, глаза - изожженные ветром, усталые, смотревшие на дальнобойщика с надеждой.

- Что случилось? - спросил Рогожкин.

- В колесо гвоздь влетел, прособачил насквозь. А сменить никак не можем.

- Почему?

- Секретку срубать надо, - капитан пнул ногой в колесо, красное, настывшее лицо его сморщилось, - никаким ключом к ней не подберешься, только брать зубилом. Зубило есть?

- Срубить - дело нехитрое. - Рогожкин спрыгнул со ступеньки высокой кабины фуры, подошел к "жигуленку", нагнулся.

Секретка - "секретная" гайка на колесе - стояла старая, проржавела уже насквозь, - и настолько проржавела, что её невозможно было даже отделить от диска колеса, - если только молотком отбить либо кувалдой. Рогожкин присел, пощупал заскорузлую секретку пальцами. Глянул снизу вверх на капитана.

- Зубило нужно, верно, - сказал, - только срубать её мы не будем гайка ещё поработает. Мы её зубилом открутим.

Капитан скупо улыбнулся, развел руки понизу.

- Дело мастера боится. Если можешь открутить - открути.

И нет бы обратить Рогожкину более пристальное внимание на колесо с секреткой, но он не обратил. Только из-за того, что не знал некоторых реалий московской жизни, не знал того, что делается в столичной милиции.

Ну разве можно найти в московской милиции хотя бы одну служебную машину с секретной гайкой на колесах? Да на одни только эти гайки уйдет весь милицейский бюджет. На водку с селедкой ничего не останется. Но Рогожкин об этом не подумал, он вновь сочувственно колупнул секретку пальцем.