Охота на охотников

- А что касаемо Мишки - мы за него отомстим, - произнес тем временем Стефанович, окутался серым парком, - те, кто его убил, свое получат. От нас они не уйдут.

И неожиданное дело - Настя очнулась, повернула к нему голову, в светлых глазах её, - хотя почему светлых? это раньше глаза у неё были светлыми, а сейчас Настины глаза стали черными, глубокими, - внезапно что-то ожило. Стефанович, удивленный этим преображением, даже на цыпочки приподнялся, чтобы лучше видеть Настю. Губы её шевельнулись, Стефанович напрягся, надеясь что-нибудь услышать, но ничего не услышал и повторил убежденно, резко, отливая слова, будто пули:

- Мы за Мишку, Настеха, обязательно отомстим!

- Возьмите меня с собой, - чисто и звучно, каким-то проснувшимся голосом попросила Настя.

Стефанович снова усох, сделался маленьким, словно гриб, и отдалился от Насти.

- Это дело, Настеха, не женское.

- Все равно возьмите. Я очень хочу отомстить за Мишу.

- Там ведь... там ведь, - смятенно затоптался, покачиваясь на ходу из стороны в сторону, Стефанович, - там ведь кровь будет...

- Ну и что? Я крови не боюсь. Возьмите. - В голосе Насти послышались надломленные молящие нотки и нечто такое, что словами не определишь, может, ненависть, может, горькая обида, может, боль, может, ещё что-то сложное, очень сложное, и Стефанович, стушевавшись, согласно кивнул.

- Ладно, Настеха, подумаем...

- Возьмите! - вновь сказала Настя. Сказала так, что Стефанович понял: если откажет, то Настя одна поедет в Москву искать убийц Михаила Рогожкина.

Он хотел было отойти от нее, передвинуться к своим подопечным, бредущим в процессии отдельной группой, - к маленькому животастому Шушкевичу, чьи глаза от мороза превратились в настоящие бельма, к несуразному Рашпилю, которого с двух сторон поддерживали водители, поскольку Рашпиль с горя опрокинул в себя сразу два стакана водки и ослаб, но переместиться Стефанович не сумел, Настя цепко ухватила его за руку.

Пальцы у неё оказались железными, Стефановичу сделалось даже больно, она повторила едва слышно, но таким тоном, что у Стефановича по спине побежал нехороший шустрый холодок:

- Я крови не боюсь! Как только соберетесь что-нибудь решать позовите меня!

- Ладно, - пообещал Стефанович, - скоро мы соберем маленький хурал. И тебя, Настеха, позовем. Жди!

Каукалов с Ароновым отбили на Минском шоссе ещё одну фуру болгарский треллер с продырявленным тентом, загруженный спиртным греческим семизвездочным коньяком "Метакса", поддельным джином "Кордова", шведской водкой "Абсолют" нескольких сортов, - Каукалов, проверив документы у седого, смуглого водителя, вгляделся в стекло кабины.

За водительским сиденьем имелась мягкая лежанка - откидная полка, обтянутая слоем поролона и черным винилом, оттуда потревоженно приподнялся ещё один водитель - сонный, с отечным невыразительным лицом и крохотными вороньими глазками. Больше в кабине никого не было.

Каукалов колебался - брать фуру или не брать? Водка и виски - это все-таки не фотоаппараты и не телевизионная электроника, большой барыш вряд ли получишь, а с другой стороны, на безрыбье и рак - рыба. Сегодня им вряд ли уже удастся выследить и тормознуть кого-либо еще, придется довольствоваться этим.

- Поехали со мной! - приказал Каукалов водителю, довольно сносно говорившему по-русски.

- Куда? - Вид у того сделался взъерошенным, словно у побывавшего в серьезной передряге попугая.

- На проверку груза!

Через двадцать пять минут этот водитель, поняв все, попытался убежать, но увяз в сугробах, зарылся в снеговых горбушках по самую шею, и Каукалов, чтобы не лезть в глубокий снег, приказал напарнику:

- Илюшк, хлестани-ка по сугробу очередью.

Аронов стянул с плеча автомат, озадаченно оглянулся в сторону близкой, пышащей дымом, грохочущей трассы, Каукалов успокоил его:

- Никто ничего не услышит. Гарантирую.

Аронов приложил "калашников" к плечу и дал длинную, в полрожка, очередь. Только снег, да красные брызги полетели вверх. Каукалов удивленно приподнял брови и отметил в очередной раз: Аронов изменился, это уже не тот сосредоточенно-испуганный, погруженный в собственную скорлупу Илюшка, его напарник стал совершенно другим человеком.

Второй водитель онемел от ужаса, тело его обмякло. Он заплакал. Так, плачущего, Каукалов с Ароновым и подвели его к дереву, обмотали тонкой бельевой веревкой.

Эту веревку Каукалов закупил в большом количестве - целых десять мотков. Рассчитывал - надолго хватит.

Когда они уходили, водитель обвис на веревках, голова у него свалилась набок, из открытого рта вытекла пузырчатая струйка слюны и замерзла на подбородке.

- Все, не жилец, - спокойно констатировал Каукалов, - пошли быстрее!

- Нет, он ещё побарахтается, - возразил Аронов, - он пока только сознание потерял. Скоро очнется, - приподнял автомат. - Может, отравить его вдогонку за корешем?

- Не надо. Пусть стынет. Он и без нашей помощи скапустится. Пошли быстрее! Холодно.

Они пристроились в след, уже проложенный среди сыпучего глубокого снега, двинулись назад, к трассе. Аронов, оскользнувшись пару раз в серой крупичатой россыпи, выругался.