Охота на русскую Золушку (СИ)

Я должен был смотреть издалека. На то, как Берти держит Машу за руку, как обнимает и склоняется к ней, касаясь ее виска своим лбом. Вот это невинное касание, и полуулыбка, каждый раз вздрагивающая на ее губах, ее опущенные глаза, — все это выбешивали меня сильнее его пятерни на ее талии, и всего прочего. Я просто с ума сходил всякий раз, как он тянулся к ней со своими шуточками или чем там еще, что он ей нашептывал. А она не возражала. И настолько это было убийственно интимно, что у меня скулы сводило. Они будто бы целовались у всех на виду.

Они весело проводили время. А мое тело сотрясалось от нервных перегрузок.

— Мистер Сеймур, ваши щеки приобрели загадочный малиновый оттенок. Никак не могу понять, вам так хорошо или так плохо?

Ну да, чертовка Вивиан развлекалась от души. Хотя может в Калифорнии люди от радости краснеют приблизительно так же, как и в припадке удушья. Кто их разберет?

А потом Ал потащил Машу в капитанскую рубку, подальше от меня. Вряд ли серьезно опасался, что я уведу у него девчонку. Между нами такого никогда не было. Хотя, по правде, тут сложно судить. Я знал лишь одну его подружку, да и ту сам ему подсунул. Смешно, ведь если так посудить, Машу тоже я ему помог встретить, послав его сгоряча в музей. Если б знал тогда… послал бы, куда и намеревался с самого начала. Куда обычно посылает не очень трезвый и очень расстроенный человек того, кто позвонил ему с первым лучом солнца. Но в ту ночь и в то утро я оказался до омерзения воспитанным. До сих пор страдаю от того своего приступа рыцарского идиотизма. Если бы я не ушел ночью из номера, оставив на кровати девушку, которую желал больше всех в жизни, что бы тогда? Тогда бы не Ал, а я тащил ее сейчас в капитанскую рубку. Не ему, а мне ее губы вздрагивали легкой улыбкой, и не он, а я шептал ей шутки в нежное ушко. От таких мыслей во мне что-то перемкнуло, перед глазами как падающие фотографии замелькали картинки нашего несбывшегося будущего. Тысячи ночей, миллионы поцелуев, рассветы на пляже и закаты в горах, прогулки под дождем, под одним настолько небольшим зонтом, что избежать тесных объятий просто невозможно. Вот эта вся романтическая лабуда, которую девочки-подростки собирают в специальные альбомы, пронеслась перед глазами за одно мгновение. И каждая картинка была настолько живой, что я чувствовал и свежесть Лондонского дождя, и запах южного моря. В груди засосало, как будто там образовалась воронка, вытягивающая из меня энергию и радость жизни.

И я ринулся следом за парочкой, под ехидное хмыканье, которым напутствовала меня кинозвезда. Сама, между прочим, недавно потерявшая любовь всей своей жизни. Могла бы и посочувствовать.

Зачем я потащился за ними на яхту? Почему сейчас стою и, едва владея собой, смотрю, как его ладонь, накрывает ее изящные пальцы. Я зажмурился, чтобы сконцентрироваться. Хотелось схватить Ала за плечи, выдернуть его долговязое тело из кресла, оторвать от Маши и швырнуть за борт. Но, я не мог позволить себе такое. Во-первых, принц Альберт мой друг. И в подобной ситуации вряд ли проделал такое со мной. Во-вторых, не ясно, как бы к моей вольности отнеслась Маша. Добьюсь ли я сближения с ней, устранив Ала? Дело ведь не в нем. А в том, что это я накосячил. Да так, что понятия не имею, как это все исправлять. И вообще, можно ли исправить? Я не был уверен в ее желании быть со мной и до нашей несостоявшейся ночи в отеле. А теперь, когда она видела голую Флор в моей гостиной, и после нашего дурацкого разговора за трибуной стадиона, разве я могу надеяться на взаимность. Если у нее и была ко мне симпатия в первые дни нашего знакомства, то теперь ее нет и в помине. Она смотрит мимо меня, даже когда наши взгляды встречаются. Кто я для нее? Ну да, Марко Сеймур, в народе известный как говнюк.