Охота на сокола. Генрих VIII и Анна Болейн: брак, который перевернул устои, потряс Европу и изменил Англию

Теперь, когда мечта Генриха и Анны стала вполне осязаемой, он открыто заговорил о коронации Анны. Оставалось только провести официальный процесс слушания по делу о разводе Генриха, который Кранмер должен был открыть после Пасхи. В среду на Страстной неделе, 9 апреля 1533 года, в Амптхилл к Екатерине была направлена делегация во главе с герцогами Норфолком и Саффолком с целью убедить ее принять решение Кранмера – ей были обещаны всевозможные милости, если она уступит. Когда она отказалась, Норфолк открытым текстом сообщил ей о том, что Генрих и Анна уже женаты. После их отъезда камергер Екатерины, лорд Маунтджой, сообщил ей еще более неутешительные новости. Отныне, по решению Генриха, ей больше не позволялось называть себя королевой. С этого времени она должна была именоваться «леди Екатерина, вдовствующая принцесса Уэльская». Через месяц после Пасхи Генрих сократил ее содержание и количество обслуги. На это она дерзко ответила, что, пока жива, она будет называть себя королевой.

Екатерина упорствовала не только из-за желания отомстить Генриху: она по-прежнему считала их брак законным и действительным, поскольку он был разрешен папой римским и освящен Божьим благословлением – они были связаны священным обетом, нарушить который не смел ни один смертный, даже король. Ничто не могло заставить ее склониться перед угрозами советников короля и даже самого Генриха, потому что для нее это означало отречься от Бога. Она черпала силы в религии и уповала на Карла. Она все еще верила в то, что муж вернется к ней, а тем временем она будет бороться за него, какой бы несчастной и отвергнутой она себя ни чувствовала. Кроме того, существовали еще и интересы дочери, которые тоже надо было принимать во внимание. Та тревога, которую испытала Екатерина, когда Генрих пожаловал дворянские титулы Фицрою, не шла ни в какое сравнение с тем, что она переживала сейчас, когда Мария могла лишиться прав на престол, если у Анны родится сын. Екатерина намеревалась бороться за дочь до конца. В тот же день, после визита Норфолка и Саффолка, Екатерину ожидал еще более жестокий удар: Генрих запретил дочери писать матери письма и сообщать о себе, и даже когда она, крайне расстроенная этим, предложила показывать ему их переписку, он не смягчился и продолжал упорствовать. Генрих, как и Анна, опасался, что мать и дочь могут объединиться против него³³.

Судьбоносный момент в жизни Анны наступил в Великую субботу 12 апреля в Гринвичском дворце, куда они с Генрихом вернулись после объявления перерыва в работе парламента. Она торжественно проследовала на всенощную пасхальную мессу из покоев королевы, где стекольщики уже украшали окна ее гербом и эмблемой сокола, по королевской галерее в часовню, находившуюся в дальнем конце здания. В часовне она сразу же обратила внимание на герб и регалии Уолси, изображенные на большом органе, и приказала заменить их на свои. Возмущенный Шапюи писал Карлу, что она «была увешана драгоценностями и одета в платье из золотой парчи» самого дорогого сорта, поскольку ткань украшали рельефные узоры, вытканные металлической нитью разной толщины плетения. За ней следовала ее кузина, дочь Норфолка, леди Мэри Говард, которая несла ее шлейф, и свита из шестидесяти знатных дам – ей были возданы все почести, которых ранее удостаивалась Екатерина. В часовне она сидела на возвышении, на особой скамье, которую обычно занимала королева, и оставила ее только раз для того, чтобы раздать милостыню перед возвращением в приемный зал³⁴.

В этот же день Анна сменила титул маркизы на титул королевы, а Генрих заказал молебны в ее честь с упоминанием ее имени – особая привилегия, которой удостаивались лишь монаршие особы. Впрочем, когда в Пасхальное воскресенье Джордж Браун стал призывать своих прихожан молиться за «королеву Анну», тем самым впервые объявив публично простым жителям Лондона о том, что Анна стала супругой Генриха, то переполненное помещение монастырской церкви опустело больше чем наполовину. «Все вокруг ошеломлены,– писал Шапюи Карлу,– ибо это похоже на сон, и даже те, кто на ее стороне, не знают, смеяться им или плакать». Разгневанный Генрих вызвал лорд-мэра, сэра Стивена Пикока, и велел ему принять все меры, чтобы такого больше не повторялось. «Никто,– сказал он,– даже шепотом не смеет высказываться против этого брака». Известно, что особенно рьяно Анну порицали замужние женщины Лондона³⁵.