Охота на сокола. Генрих VIII и Анна Болейн: брак, который перевернул устои, потряс Европу и изменил Англию

Ситуация усугубилась в 1527 году, когда ее выступления начали приобретать политизированный характер под влиянием ее духовного отца и наставника доктора Эдварда Бокинга. Ее речи, в которых она превозносила Екатерину и проклинала Анну, все чаще вызывали бурную реакцию слушателей. Объявив себя ясновидящей, она предрекала, что Бог покарает короля, наслав смертельную чуму, и говорила, что якобы видела то самое место в Аду, куда непременно попадет Генрих. Она называла Анну еретичкой и блудницей и сравнивала ее с ветхозаветной царицей Иезавелью, чье тело растерзали бродячие псы. Она предсказывала, что Генрих, женившись на Анне, «не проживет и полугода». Развод Генриха с Екатериной представал в ее видениях в образе корневища с тремя ветвями, и она утверждала, что «Англия никогда не будет знать покоя, пока и корень, и ветви не будут уничтожены». Сторонники Элизабет Бартон записывали ее речи и распространяли «чудотворные послания», якобы написанные на Небесах и переданные ей ангелом. Некоторые из этих посланий были включены в провокационные памфлеты, сочиненные по мотивам пророчеств Мерлина, в том числе и «Крот» (Mouldwarp), согласно которому мятежники отвезут Генриха на остров в море, где ему суждено будет услышать проклятие из уст Господа. Эти памфлеты, а также все, что было написано капелланами Екатерины в осуждение ее развода, а еще 700 экземпляров сочинения «Книга монахини» (The Nun’s Book) были изъяты и уничтожены⁸.

Осенью 1533 года с Бартон и ее сообщниками было покончено: они были арестованы и предстали перед судом Звездной палаты в Вестминстере, где советники короля рассматривали особые дела. Кромвель разработал процедуру допроса, которую он будет применять к изменникам в последующие семь лет. В качестве главных дознавателей выступали Томас Кранмер и Хью Латимер. Генрих, который видел в Бартон главную виновницу всех неудач, постигших его и Анну, требовал признать ее виновной в измене, однако судьи дали понять, что ей можно вменить лишь подстрекательство к мятежу. Оставался только один выход – принять в парламенте Акт об опале[106], чрезвычайную и сомнительную в правовом отношении меру, применявшуюся во времена Войны роз. Согласно этому закону, Бартон можно было признать виновной в государственной измене без суда и следствия. Шапюи доложил Карлу: «Хотя некоторые старшие судьи и готовы скорее умереть», чем изменить закон в угоду Генриху, однако никто открыто не осмеливается перечить ему в этом. В результате «складывается впечатление, что своим разводом он отрекся не только от супруги, но и от чистой совести, человечности и благородства, которые ему были присущи когда-то»⁹.

Кромвель не испытывал никаких угрызений совести по поводу правомочности применения Акта об опале и заверил Генриха в том, что соберет нужное количество голосов в парламенте, предварительно устроив так, что некоторые влиятельные лица не будут присутствовать на заседании или воздержатся от голосования. Король был доволен и чувствовал некоторое облегчение, сняв с себя ответственность за то, что готовилось произойти. Действуя исподтишка, Кромвель добился, чтобы парламент обвинил Элизабет Бартон и ее пятерых сторонников, преимущественно монахов, в государственной измене, и 20 апреля их привезли на телеге из Тауэра к месту казни в Тайберне[107] и повесили¹⁰.

За неделю до этого Генрих отдал распоряжение, согласно которому жители Лондона (в числе первых были Томас Мор и Джон Фишер), а затем и всей страны должны были принести присягу в знак согласия с Актом о престолонаследии. Фишер отказался и тут же отправился в Тауэр. Когда отказался Мор, Кромвель лично попытался переубедить его, но Мор остался непреклонен. Ему было позволено провести ночь в Вестминстерском аббатстве, после чего он вслед за Фишером был заключен в Тауэр. Среди тех, кого в мае и июне посадили в Тауэр, были монахи-картузианцы из Лондона и лондонского пригорода Шин – Джон Хотон и Ричард Рейнольдс, а также множество безвестных братьев-монахов. Мор отметил незаконность процесса: присяга, которую от него требовали произнести, содержала слова, идущие вразрез с законом. Он сразу же обратил внимание на эту уловку – первую из многих, задуманных Кромвелем. В конце концов это обернется против него. Генрих хорошо помнил, что, восходя на престол, обещал дать Англии стабильность, и свято верил, что таким образом он выполняет свое обещание. Показательное наказание, которое пришлось понести Мору и Фишеру, должно было послужить уроком тем, кто выказывал недовольство политикой, проводимой королем с одобрения парламента¹¹.