Охота на сокола. Генрих VIII и Анна Болейн: брак, который перевернул устои, потряс Европу и изменил Англию

Отец Анны избежал участи отверженного, согласившись признать свою дочь и ее брата виновными в инкриминированных им преступлениях. Вместе с другими членами королевского суда он присутствовал на процессах над Норрисом, Бреретоном, Уэстоном и Смитоном и во всем покорно уступал Кромвелю. Отныне он знал свое место. В скором времени Генрих освободил его от должности лорда – хранителя личной печати и передал ее Кромвелю. Такова была участь отца, лишившегося всего вместе со своими детьми, отца, дочери которого король когда-то ни в чем не мог отказать. Всего за несколько недель семейное предприятие Болейнов пришло в упадок⁵³.

28. Слушания начинаются

Арест Анны стал для нее началом конца. Их негласный договор с Генрихом предполагал, что она подарит ему сына, которого он не дождался от Екатерины. Анна потерпела унизительное поражение в попытках исполнить свои обязательства, и реакция Генриха на ее недавний выкидыш показала, насколько сильно он винит ее во всем и насколько слаба его надежда на рождение наследника. Что бы ни происходило с Генрихом, он никогда не признавал своей вины: если он считал, что был введен в заблуждение своей женой, это означало, что ее дни как королевы были сочтены. Оставив большую часть жизни позади, Генрих как правитель воспринимал мир через призму двух крайностей: он видел перед собой либо послушных подчиненных, либо врагов, которых следовало устранить. В свое время Уолси, по пути на юг после ареста, предупреждал сопровождавшего его сэра Уильяма Кингстона о том, что, если в дальнейшем он станет членом Тайного совета короля, ему «следует быть крайне осторожным и внимательно относиться к той информации, которую он вкладывает в голову короля, ибо потом ее уже оттуда не вытащить». Анна могла не знать об этом эпизоде, но сама суть была ей ясна¹.

В пятницу 5 мая 1536 года, на следующий день после ареста Фрэнсиса Уэстона и Уильяма Бреретона, Генрих закрылся от всех в Уайтхолле. «Его Величество никуда не выходит,– сообщал Джон Хьюси виконту Лайлу,– кроме как в сад, а иногда ночью спускается в барку, там ему никто не может помешать, и так на протяжении двух недель»². Генрих намеревался лично контролировать предстоящие судебные процессы, вникая во все детали, как это было пятнадцать лет назад во время суда над герцогом Бекингемом. Из всех его советников только Кромвель полностью владел информацией о происходящем. За несколько дней до начала слушаний король переехал из Уайтхолла в Хэмптон-корт, но по-прежнему предпочитал проводить время в уединении. Для всех, в том числе и для главных советников, был введен запрет на распространение информации. Поздно вечером в четверг 11 мая сэр Уильям Паулет в срочном порядке проинформировал Кромвеля о том, что герцог Норфолк, назначенный председательствовать на слушаниях, интересуется, не пора ли начинать разбирательства: он не может дать ход делу до тех пор «пока не узнает о желании короля и поэтому хочет, чтобы я поставил в известность Вас». В тот же день герцогу сообщили, что он должен открыть первое заседание рано утром следующего дня³.

Кромвель, который по крупицам собирал компромат на уже обреченную королеву, приказал Кингстону следить за ней и доносить ему каждое сказанное ею слово, и исполнительный констебль беспрекословно выполнял это распоряжение. Он подсматривал, подслушивал и записывал все, что говорила Анна, и в этом ему с готовностью помогали четыре дамы, которых Генрих лично назначил прислуживать королеве и шпионить за ней. Все четыре горячо осуждали ее, а одна из них при этом тайно делилась информацией с Шапюи⁴. Анне не приходилось рассчитывать на сочувствие своей тети, леди Элизабет Болейн, или жены Кингстона, леди Мэри. Две другие дамы были миссис Коффин и, судя по данным историка Джона Страйпа, некая «госпожа Стонор». Помимо того что они следили за каждым ее движением днем, леди Болейн и миссис Коффин ночью устраивались спать на соломенных тюфяках у дверей в ее спальню, чтобы даже произнесенные во сне слова доходили до ушей Кромвеля⁵.