Охота на сокола. Генрих VIII и Анна Болейн: брак, который перевернул устои, потряс Европу и изменил Англию

Оставалось решить несколько запутанных проблем. 1 июня парламент Ирландии объявил, что любой ребенок, рожденный в браке короля Генриха с Анной, признается законным наследником короля. По нелепому стечению обстоятельств ирландский парламент начал работу 1 мая, а 17 мая агент Кромвеля в Дублине, Уильям Брабазон, в письме к первому секретарю перечислил те законопроекты, которые уже были приняты в нижней палате, а значит, в скором времени они должны были получить одобрение и в палате лордов. Оставалось лишь получить согласие короля через доверенных представителей – двух королевских судей, которые должны были прибыть из Лондона. Среди английских законов, которые предполагалось рассмотреть на этой сессии парламента с целью распространения их действия применительно к Ирландии, был Акт о престолонаследии 1534 года. Это недоразумение застало Кромвеля врасплох, и он приказал Тайному совету Ирландии немедленно «приостановить» эту процедуру. Однако его письмо задержалось и было доставлено с опозданием на два дня, лишь 3 июня. С этим вопросом пришлось разбираться позднее⁴.

8 июня парламент Англии был созван вновь. Открывая заседание, лорд-канцлер Одли обратился к членам обеих палат с приветственным словом, в котором сравнил Генриха с царем Соломоном, девиз которого (по его словам) звучал так: «Помни о прошлом, думай о настоящем и заботься о будущем». Далее он заявил, что Анна была порочной женщиной и понесла справедливое наказание за измену. Генрих же, осознав ее греховность, исполнил свой долг, передав ее в руки правосудия, ибо для него превыше всего благополучие и покой его подданных. Поэтому, продолжал лорд-канцлер, нынешний парламент был созван с целью пересмотреть законы, принятые в пользу Анны и ее потомства⁵.

В новом законе, принятом вместо Акта о престолонаследии 1534 года, Генрих сформулировал официальную точку зрения в отношении Болейнов, которая будет господствовать до конца его правления. Беря Анну в жены, Генрих полагал, что его брак «будет чистым, искренним, совершенным и счастливым», пока «Бог, от которого ничего не утаишь, в своей бесконечной доброте не вывел на свет… явное и открытое знание некоторых справедливых, истинных и законных препятствий». Анна оказалась вероломной женщиной и представляла угрозу не только для чести короля, но и для его жизни, что могло привести «к полному краху, прерыванию преемственности и разорению этого королевства»⁶.

Пересмотренный закон лишал Елизавету титула принцессы и объявлял ее незаконнорожденной, при этом права на трон переходили наследникам Генриха от Джейн Сеймур. В случае их отсутствия Генрих должен был сам объявить наследника, указав его в завещании. Вполне вероятно, что король подумывал о восстановлении в правах Марии, о чем он в свое время даже намекнул Карлу. Однако пересмотренный Акт о престолонаследии впервые открыто объявлял незаконнорожденной и ее. Лишь в 1544 году, когда Генрих наконец снова вернулся во Францию в качестве союзника Карла против Франциска, он восстановил обеих дочерей в правах на престол, при этом не признав ни одну из них законнорожденной⁷. Он скорее готов был остановить выбор на Фицрое и даже переселил его в уже отстроенный Сент-Джеймсский дворец, который Анна в свое время облюбовала для себя и своего будущего сына и наследника короля⁸. Если у него и были соображения по этому поводу, им не суждено было реализоваться. Идея сделать наследником Фицроя быстро утратила свою актуальность в связи с тем, что в начале июля, предположительно восьмого числа, юноша заболел и слег с бронхиальной пневмонией, а через две недели умер⁹.

Джейн, чей девиз был «подчиняться и служить», оказалась идеальной женой и королевой¹⁰. Она не спорила со своим супругом – лишь раз она попробовала возразить по поводу его решения о роспуске малых монастырей, однако тотчас же отступила после того, как Генрих напомнил ей об участи Анны. «Помни,– предостерег он ее угрожающе,– что прежняя королева умерла потому, что слишком часто вмешивалась не в свое дело»¹¹. Возможно, Джейн была ограниченной и посредственной, однако у нее был свой стиль – она намеренно, чтобы подчеркнуть свое отличие от Анны, одевалась во все английское. Никаких французских нарядов и головных уборов – все это было не для Джейн, которая предпочитала носить старомодный английский гейбл как символ своей верности и благонадежности¹².