Охота на сокола. Генрих VIII и Анна Болейн: брак, который перевернул устои, потряс Европу и изменил Англию

12 октября 1537 года, спустя шестнадцать месяцев со дня свадьбы, во дворце Хэмптон-корт Джейн родила здорового мальчика. Неосложненная беременность закончилась тяжелыми родами, которые продолжались два дня и три ночи. Генрих назвал сына Эдуардом в честь короля Эдуарда III, своего предка по линии Бофортов. Через двенадцать дней Джейн, так и не оправившуюся от родов, соборовали. Она умерла от послеродового кровотечения в довольно молодом возрасте – ей было всего двадцать восемь лет. Убитый горем Генрих писал Франциску: «Божественному провидению, чья воля священна, было угодно, чтобы к моей радости примешивалось горькое чувство утраты от потери женщины, которая принесла мне этот подарок судьбы». Только в Лондоне по приказу Генриха было отслужено 1200 месс. Джейн была похоронена со всеми почестями в часовне Святого Георгия в Виндзоре, в усыпальнице, которая впоследствии по выбору Генриха станет их общей¹³.

С принятием нового Акта о престолонаследии история была переписана, а приговоры, вынесенные судом Анне и Джорджу, были закреплены законодательно. Почему столько умных и образованных людей легко поверили обвинениям, выдвинутым против Анны и остальных участников дела? Очевидно, немалую роль сыграли политические мотивы, однако были и другие причины. Что касается Анны, то, кажется, она так до конца и не поняла, насколько куртуазные «забавы», принятые при ее дворе, были повинны в возникновении скандала на сексуальной почве. Галантные игры и флирт в духе свободных нравов французского двора будут под запретом в Англии даже во времена правления Карла I, когда он женится на французской принцессе Генриетте Марии. Смягчение нравов на Британских островах впоследствии произойдет лишь однажды – при дворе королевы Шотландии Марии Стюарт – и станет причиной падения еще одной королевы¹⁴.

Для Генриха не было ничего важнее чести, репутации и осознания того, что он управляет ситуацией. К устранению Анны его подтолкнули сначала доносы, игнорировать которые он счел небезопасным, а затем расследование, в результате которого внезапно обнаружились настолько веские доказательства, что дальнейший ход событий приобрел трагический поворот. Благодаря неустанным стараниям Кромвеля страсти накалились настолько, что любое предположение о невиновности Анны становилось свидетельством виновности говорящего. Все это время Генриху казалось, что он поступает справедливо, ответственно и разумно. Бытует мнение, что предполагаемая связь Норриса и Анны могла напомнить ему о романе между сэром Ланселотом и леди Гвиневрой в «Смерти Артура», при этом Генриху в этом случае, видимо, отводилась роль обманутого мужа, короля Артура. Все это не более чем догадки. Однако в его решении предать Анну суду за вероломное прелюбодеяние просматривается концептуальная основа, почерпнутая им из произведений Мэлори¹⁵.

Вопрос, почему смерть Анны была так принципиально необходима Генриху, остается открытым. Почему он не отменил ее казнь в последний момент? Ведь он поступал так иногда, что давало Анне надежду. Если он собирался жениться на Джейн, то важнее всего в этой ситуации было аннулировать брак с Анной. Если принять во внимание ее готовность уйти в монастырь, она вряд ли доставила бы ему какие-либо проблемы в будущем, в отличие от Джорджа. Беспощадность короля отчасти объясняется скандальным поводом для ее ареста: как только обвинение в предательском прелюбодеянии было озвучено, он почувствовал необходимость довести дело до конца, то есть до казни. Кроме того, разговоры и пересуды о том, что он не в состоянии обеспечить порядок в своей семье и в своем доме, приводили его в ярость, ведь в них был намек на то, что он – слабый правитель.

Однако главной причиной было то, что он искренне верил в виновность Анны. Он так остро переживал предательство, что легко вошел в роль жертвы и, жалея себя, охотно поверил в зловещий замысел Анны, которая якобы намеревалась его убить, а после его смерти выйти замуж за одного из своих любовников, вероятнее всего за Норриса. Переполнявшее его чувство слезливой жалости к самому себе свидетельствовало о том, что единственное, о чем он мог думать в тот момент,– это о своем счастливом спасении и спасении своих детей от якобы грозившей им опасности. Вечером после ареста Анны, когда Фицрой зашел к отцу пожелать ему спокойной ночи, король, с глазами полными слез, сказал ему, что он и его сестра – имелась в виду Мария, но никак не Елизавета – «должны благодарить Бога за то, что им удалось спастись от рук женщины, замыслившей умертвить их ядом»¹⁶.