Охота на сурков

— Да, кстати, несчастный случай, на который вы намекнули, — внезапно прервал я своей болтовней наше крестьянское пиршество. — Ведь я, чего доброго…

Но де Колана — он сглотнул с вином все свои печали, бахрома его усов блестела от масла — посмотрел на меня плутовато и прервал, застучав тростью по заслонке. Тотчас, тяжело топая, в зал вошел Клавадечер.

— Pronto [57], — он плюхнул второй двухлитровый графин на стол, хотя и первый еще не был допит. Бам! — захлопнулась за ним дверь.

— Арчи!.. — прокаркал адвокат. — Припсипе!.. Борджиа!.. Феличе!.. Саксо!.. Боруссия!.. Лукреция!.. Кончетта!..

Оп нарезал на куски три копченые колбаски и по очереди выкликал спаниелей, отрывисто, резким голосом, как унтер-офицер на поверке роты (хотя голос его скорее напоминал ржавый скрип). Выкликнутый пес быстро-быстро выскакивал вперед и начинал пританцовывать на задних лапах. Копченая колбаса описывала в воздухе дугу — пес хватал ее и ретировался. Те, кому еще ничего не досталось, застыв по стойко «смирно», даже не пытались выхватить у выкликнутого кусок, они словно каменели от зависти.

— Браво! Должен сказать, адвокат, вы могли бы выступать в цирке. Как мой тесть.

— Ваш, хм-м, тесть? Кто же он?

— Джакса, — чуть ли не выкрикнул я. «Пронизанная жаром вельтлинская лоза» действительно превосходна. Я пил стакан за стаканом. И это подкрепило меня.

— Ведь это же, э-э-э, это «Джакса и Джакса»?

— Угадали! — выкрикнул я.

— Подумать только. Стало быть, стало быть, я в самом деле польщен, хум-ррум… С зятем… хнг-хнг-хнг. Он же гений своего рода, если мне позволено будет так выразиться.

— Вам позволено.

— Минуточку, когда же… когда же я его видел… — Он рассеянно отер салфеткой лицо. — В седьмом. В тысяча девятьсот седьмом году в… эгх… в берлинском цирке Шумана. Могло это быть?

— Это могло быть.

— На коне… и на каком еще… на каком еще… Per bассо! [58]Не конь, а белоснежный иноходец, должен вам сказать, чистокровный арабский иноходец. Полковод Полковин!Взрывы хохота, Черно-Белый, могу поклясться: вз-ры-вы хохота… Дадада, «Джакса и Джакса»… Громкое имя! Имя из других, эгм-эун, времен… и нынче еще звучит, но… Вы, Черно-Белый, быть может, и не поймете… Нынче людям не до смеха… Я утверн? — даю, — внезапно гаркнул он чуть ли не с возмущением, — нынче людям не до смеха! — Он помедлил. — Где живет ваш тесть?

— В Радкерсбурге, Южная Штирня, у самой югославской границы и недалеко от венгерской.

— Тактактак, — ухмыльнулся он довольно. — Но… он больше уже не выступает?

— Нет. Уже два года не выступает.

— Ухм. Сделайте мне одолжение, Черно-Белый. — Замасленная бахрома его усов поблескивала. — Если будете ему писать…

передайте привет от ммм… от адвоката… Гауденца… де… Колаиы… его старинного почитателя.

— Будет сделано!

— Ааа… — Он схватил оба графина за горлышки, наполнил наши стаканы, расплескав вино; взял свой стакан и, опираясь спиной о печку, приподнялся.

— Великий Джакса… пусть здравствует! — торжественно прохрипел он, качнув стаканом у самого носа.

И я поднялся.

— Пусть здравствует, — повторил я странно-беззвучным голосом, а лоб тотчас дал о себе знать.

Мы со звоном чокнулись, выпили, он грузно сел и вновь схватил графины.

— И пусть здравствует, — прокаркал он, — наша корпорация…

— За это, к сожалению, я чокнуться не могу. Не удостоился чести быть членом… Не носил форму корпоранта, — поправился я, не желая обидеть его.

— A-а, желторотый безусый фукс! [59]— Де Колана выпрямился, изо всех сил пытаясь грассировать. — Да тебе еще во второй семестр перешагнуть надобно… — Он оторвал от сигаретной коробки картонную полоску. — Вот огонь у нас сейчас будет… — Он достал спичку, поджег полоску, — хнг-хнг… — и стал размахивать над самой моей головой, то ли благословляя, то ли пытаясь опалить. — Так! А теперь заслуженный фукс де Колана, председательствуя за сим столом, — он хватил тростью по столу так, что сковорода, тарелки, стаканы подскочили, вино расплескалось, а свора залилась лаем, — избирает студиозуса Черно-Белого своим лейб-фуксом! С сей минуты ты, эхг, эхм-э, ты подчиняешься только мне… на всю жизнь… на всю жизнь…

— Ну знаешь ли, Колана, я искренне тронут.

Он схватил свой стакан, поднялся, прислонясь к печке, и щелкнул каблуками так молодцевато, что едва-едва не потерял равновесие и не шлепнулся на стол. Визгливо тявкнули собаки, де Колана выпрямился, скрипуче грассируя, рявкнул:

— Желторотые отвечают только на вопрос, понятно? Корпоративная дисциплина! Корпоративный дух! — Он развел и приподнял локти. — Тебе, надеюсь, известно, что ты, Черно-Белый, за мой тост обязан расквитаться со мной, чокнуться. Это тебе известно. Так вот: поднимаю за тебя полный стакан!

Я тоже поднял свой стакан, развел локти, как он.

— Я…э…

— Мы квиты, — подсказал де Колана.

— Мы квиты! — гаркнул я.

— Пей до дна!

Мы выпили, опрокинув стаканы, до дна. Он блаженно фыркнул в усы.

— Аа-а… Эй, фукс, куртка и брюки готовы?

— Готовы, — подхватил я игру.

— Бандаж!

Я сделал вид, что достаю бандаж и начинаю его накладывать, что де Колана позволил, покряхтывая от восхищения.